Что-то неведомое вдруг оторвало его от теплого сообщества братьев и сестер и подняло высоко вверх. Полусонный, сразу почувствовав себя одиноким в этом своем невольном парении, он попытался было вырваться, чтобы вернуться туда, где тепло, сытно и спокойно, но неумолимые, огромные руки крепко держали его, такого маленького и беззащитного. Извиваясь всем своим слабым, детским тельцем он безуспешно пытался освободиться. Но все было тщетно и, сделав последнюю, самую отчаянную попытку избавиться от этого нестерпимого плена, он, полностью обессилив от этой неравной борьбы, смирился и, поникнув, затих. В конце концов, его мать, которая оставалась там внизу, молчала. Он, крошечная ее частичка, верил ей до конца и совершенно безоговорочно и, чувствуя ее тревогу и страх, просто ждал, когда же его, наконец, отпустят и он сможет вернуться к ней, к ее привычному теплу и нежной заботе.
Он ждал, затаившись, но огромные, чужие руки, казалось, и не собирались его отпускать. Они крепко держали его и гладили, они не хотели причинить ему вреда -он это чувствовал, а он всегда доверял своим ощущениям. Нельзя сказать, что ласка этих рук ему была приятна, но избежать ее он не мог и поэтому терпел, терпел пока мог.
Наконец, окончательно проснувшись и почувствовав острый приступ голода, он вновь стал нетерпеливо вырываться, извиваясь всем телом и брыкаясь мягкими, слабыми лапками. Он даже пытался кусаться и грозно рычать, однажды он слышал, как это делала его мать. Он чувствовал, что у него не совсем получается, но все равно не мог иначе, – они должны его отпустить!
– А он с характером, мне это нравиться! – голос был ужасно громким, просто оглушающим, и маленький пленник затих, притаившись, потому- что почувствовал, что то, что издает такие оглушительные звуки намного сильнее не только его, но и матери, которая, как бы в подтверждение этого, все еще молчала, хотя волна тревоги и страха, исходящая от нее, просто хлестала и била его, накатывая волнами.
