Отец родился в рабочем поселке – скопище бараков при фабрике, а вырос уже в своем доме, который построил мой дед – в поселке Разина на 3-й Араблинке. Название пошло от псевдонима актера театра и немого кино Араблинского, убитого кузеном за то, что играл женские роли. В честь актера назвали то ли улицу, то ли поселок, но народ у нас сам тасовал свои околотки как хотел, и с этим вынуждены были считаться даже почтовые власти. Араблинка стала кварталом поселка Разина. Разинская гора, царица окрестных холмов, с внушительной пещерой, где, по вполне официальному преданию, Степан Разин останавливался и прятал сокровища, возвышалась над ж/д станцией Разина.
1-я Араблинка примыкала к станции, потом шла 2-я Араблинка, а следом наша, 3-я Араблинка, полностью застроенная частным сектором. По названию фильма 1916 года, звездой которого был несчастный актер, «В царстве нефти и миллионов», можно догадаться, на окраине какого города пытались увековечить его память.
Отец рос «араблинским», и он хорошо помнил, кто где жил, у кого какой был садик, где располагались бараки и финские домики, а где – древний, еще деревянный магазин и распивочная – там послевоенные мужики, сняв кепки и почесываясь, запрокидывали водку и пиво, закусывая воблой, винегретом, а пиво и местной экзотикой – вареным горохом нут, пересыпанным крупной серой солью.
Рустам с детства человек без крайностей, умудрялся дружить как с «интеллигенцией» поселка, так и с хулиганами.
У нас в районе водились и настоящие блатные, и даже воры в законе. Были среди них люди с понятиями, спокойные, были отморозки. Но нередко в тюрьму попадали за какие-то незначительные проделки. Товарищ Рустама, парень с соседней улицы, худой и сутулый лезгин Манаф, получил срок за ножевое ранение.
– Товарищ судья, я шел домой, темно, поздно вечером. Ко мне трое пристали в автобусе. Я выскочил и стал бежать. Они меня догоняют. У меня здоровья нету, я же не спортсмен, бегаю плохо. Ну, развернулся и первому засунул ножик в ляжку. Перочинный ножик. Я же не хотел убивать, я в задницу хотел ему воткнуть… А этот фраер как завизжал… Крови много пошло, да.
Попадались и саморазрушающиеся типы. Некто Манюня взрезал вены в белой горячке и кровью написал на побеленной стене «Манюня». Поставил точку и умер.
«Культурными» в те времена у нас на районе в основном считались дети русских офицеров – множество семей военных получили участки в этих местах. Сложился даже целый «военный городок» – однотипные домики с богатыми садами неподалеку от нас. Он все уменьшался и уменьшался, мы с пацанами обчищали сады, а в старину просто так и не попасть было на его территорию. В пору моего детства там доживали свой век армейские пенсионеры в небольших званиях.
Флиртуя с офицерскими дочками, играя с ними и их братьями в «дурачка» и шашки, а с хулиганами в «альчики», а потом в нарды и «покер», Рустам взрослел без тоски. Бедно, но опрятно, не голодно. Не воровал, не сидел, даже не стоял на учете в милиции. Выглядел как хулиган, но зачинщиком драк не был, худой, папироса «Беломор» в уголке рта, не патлатый, а с чубчиком, в кепке; пиджачок, а не замшевая курточка, не «Битлз», но Валерий Ободзинский. После восьмилетки – нефтяной техникум. Если и дрался, предпочитал бить головой: очень удобно, если на противнике пиджак или куртка – есть за что схватиться, пояснял он. Так навесил, ухватив за модный воротник, здоровяку, одногруппнику армянину Диме, вроде из ревности, тот за Эллой увивался, но такой романтичный поступок только отвращение у нее вызвал.
По окончании техникума, вместо того чтобы развиться до советского инженера, пошел работать водителем, шофером, как говорили тогда. Араблинка рождает одних шоферов, говорила его жена, моя мама, вкладывая в это утверждение весь свой центровой снобизм. На Северном флоте, куда его призвали, папа хитро утаил среднее специальное да вдобавок заявил, что восьмилетку закончил на национальном языке.
