В тюрьму Святого Сириуса я попал совершенно случайно. Каким образом, я толком даже не помню. Из моей памяти стёрлось практически всё, что случилось со мной сразу после того, как я вошёл в тот самый подвал многоэтажного дома на Морском проспекте. Не знаю, что именно там произошло, но в реальность я вернулся лишь тогда, когда обнаружил себя сидящим в грязном и душном полицейском участке напротив жирного английского бульдога, читающего мне мораль. Мне влепили обвинение в сообщничестве с запрещённой группировкой «Аль-Зиди», в кровь разбили морду, а затем безо всякого суда и следствия отправили в камеру тюрьмы Святого Сириуса, где я и прогнивал последующие три месяца. Ведь именно столько я ждал, пока эти бездельники наконец разберутся, что я ни в чём не виноват. Однако, судя по всему, они вовсе не собирались ничего расследовать, а, наоборот, только издевались, лишив меня всех прав, которыми обладает любой заключённый в нормальной цивилизованной стране.
Что касается сокамерников, то поначалу всё шло более-менее мирным путём. Правда, когда стало известно про мою якобы связь с «Аль-Зиди», моя жизнь пса-«первоходка» резко изменилась. Меня избивали по нескольку раз в день, отнимали практически всю еду, забирали подарки, присланные мне любимой женой. А однажды двое «голодных» жлобов – туберкулёзник-алабай и сифозный бультерьер – едва не «опустили» меня на глазах у всех остальных. Я смог заставить их «расхотеть». Самого страшного и позорного, чего я больше всего здесь боялся, со мной не случилось ни в тот день, ни в любой последующий. Их персональной «похотливой шлюхой» я не стал.
Я принялся отчаянно выживать в суровой среде, в которую мне пришлось попасть. Дни слились в одну чернейшую жирную полосу, а когда в начале апреля пришло известие о том, что моя любимая жена Альбина была найдена мёртвой со следами насилия в районе телецентра, всё на свете потеряло для меня смысл. Я умер. Нет, я всё ещё продолжал дышать, двигаться, принимать пищу и справлять нужду. Но стал совершенно по-другому смотреть на жизнь. Мне было абсолютно безразлично всё, что будет со мной, с моими сокамерниками, с теми, кто в тот момент находился по ту сторону колючей проволоки. Мне стало плевать, что будет с городом, с миром, со всеми!
Я возненавидел всех и всё, что окружало меня. И поклялся себе, что, когда выйду на свободу, то отомщу всем этим наглым волосатым собачьим мордам, всем этим чопорным чиновникам и продажным прокурорам! Я отомщу за своего брата, погибшего год назад, отомщу за Альбину, отомщу всему миру! И тогда, может быть, он поймёт, каково это – сидеть в тюрьме абсолютно ни за что, быть самым слабым среди сильных! Весь мир поймёт это, испытав подобное на себе! И я верю, что когда-нибудь настанет день, когда справедливость восторжествует, враги будут наказаны, унижены, а я буду тем, кто будет наводить страх на весь Собачий мир и вытирать о него свои лапы.
Мой сегодняшний день вновь начался с того, что мои сокамерники в очередной раз решили попытаться «отыметь» меня. Схватив за все четыре лапы, жлобы скинули меня, в тот момент ещё спящего, прямо на пол. Но у них ничего не вышло и в этот раз. Их детородные органы сдулись, так и не заняв боевой позиции. Осознав своё очередное поражение, бультерьер и алабай принялись ожесточённо наносить мне удары по всем органам, не защищённым костями скелета. Я попытался перевернуться на живот и накрыть лапами голову, но не смог пошевелить ни одной конечностью. В глазах сильно потемнело. Но, несмотря на это, даже с закрытыми глазами я видел хорошо знакомую мне картину – как остальные сокамерники, словно гиены, скакали вокруг, выкрикивая поддерживающие возгласы и хлопая в лапы.
