Жмурки с любовью

Не стоило ходить на бал-маскарад. Шестое чувство не просто предупреждало, оно кричало: сиди дома! Но мачеха настаивала, а я не придумала достойных возражений.

– Ты превращаешься в затворницу, Линелла, – выговаривала она. – Твой отец уже более года как покинул нас. Все мыслимые сроки траура прошли. Пора возвращаться к жизни.

Сама Антония «вернулась к жизни» через месяц после похорон. Я ее за это не виню. Мачеха всего на пару лет старше меня физически и лет на пять младше умственно. Глупо требовать от нее серьезной душевной привязанности, она как бабочка летает от цветка к цветку. Поэтому после смерти отца от сердечного приступа именно я взвалила на себя обязанности главы семьи. Хотя официально Антония считалась моим опекуном до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год.

Под руководством Антонии меня нарядили и причесали для маскарада. Платье глубокого синего цвета с тугим кожаным корсетом и пышной юбкой дополняла расшитая кружевами маска. Она скрывала лицо, но узнать меня все равно не составляло труда: волнистые, оттенка молочного шоколада волосы выдавали Линеллу, девятнадцатилетнюю дочь пэра Марблека и единственную наследницу всего его состояния, с головой.

– Настоящая красавица, – похвалила мачеха. – Отбоя от женихов не будет.

– Не начинай, пожалуйста, – поморщилась я. – Замуж не пойду и точка.

– Как будто у тебя есть выбор. Для управления заводом твоего отца необходима мужская рука. Муж раз и навсегда прогонит стервятников, которые охотятся за нашими деньгами. Я могу взвалить на себя это бремя и выйти замуж повторно, но наследница ты, – вздохнула она.

Ага, как же, бремя. Знала я отношение Антонии к браку. Для нее это способ утвердиться в жизни. До замужества с отцом она была актрисой провинциального театра. Стоит признать, весьма хорошенькой, с зачатками таланта.

Отец впервые со смерти матери кем-то заинтересовался, и хотя я видела, что собой представляет Антония, не противилась их браку. Отец был тяжело болен, и, если Антония скрасила последние годы его жизни (а так и было), то я этому рада.

Благодаря легкому характеру мачехи мы нашли общий язык и даже подружились. После смерти папы у меня никого не осталось кроме нее.

– Ты должна понимать, что от тебя не отстанут, – гнула свое Антония. – Ты слишком лакомый кусочек, за тебя некому заступиться. Рано или поздно придется сделать выбор: или брак, или продажа завода.

– Пусть будет поздно, – сказала, надевая длинные перчатки.

– Не затягивай. Не то выбор сделают за тебя.

Я с удивлением посмотрела на Антонию. Вообще-то глубокие мысли ей несвойственны. Но в том, что касалось брака и денег, она разбиралась как никто другой. И мне, признаться, стало не по себе.

Мачеха проводила меня до экипажа. Тот уже урчал, выпуская в воздух струи пара. Где прежде запрягали лошадей, располагался руль, за которым сидел водитель. Я забралась внутрь, махнув на прощание Антонии.

– Хотя бы подумай над моими словами, – крикнула она вслед.

– Обещаю, – отозвалась я, но забыла о разговоре, едва экипаж выехал за пределы имения.

Окна мэрии, где проходил ежегодный бал-маскарад, заливали огни. Здание буквально светилось изнутри. Гости стекались к мэрии из богатых районов города. Яркие наряды, экзотические маски, запах духов, сбивающий с ног – я погрузилась в атмосферу праздника, едва ступила из экипажа на землю.

Пара лестничных пролетов, и я в мэрии. Музыка ударила по ушам. Играл приглашенный из столицы оркестр. Ганна – второй по величине город в Аргонской империи, но все же до столицы нам далеко. Провинциальный дух отразился в кричащем убранстве залов – мишура, разноцветные огоньки, даже воздушные шары, словно это детский праздник. Но вместе с тем было по-домашнему уютно, все друг с другом знакомы и легко узнают даже под масками. За этот камерный, семейный дух я и люблю провинцию и никогда не променяю ее на столицу.