Командующий Африканским экспедиционным корпусом возлежал в своем небольшом грязно-песочного цвета шатре и, мерно покачиваясь в подвешенном на металлических треногах гамаке, отрешенно вглядывался в склон пустынного плато.
В открывавшемся через прожженную осколком дыру безжизненном нагорье фельдмаршалу чудилось знамение, которое он вот уже в течение часа пытался разгадать, словно паломник – клинопись на плитах дохристианских святынь. Было в нем нечто библейско-вещее и неотвратимое. Словно здесь, у этого плато, решалась судьба не только намеченного фельдмаршалом сражения, но и исход всей африканской кампании, и даже чего-то более важного.
Впрочем, ничего более важного, нежели эта африканская кампания, для него сейчас не существовало. Как бы ни складывалась в общем итоге эта война для Третьего рейха, о нем, Роммеле, как о полководце будут судить, исходя из итогов этой Африканской войны. Возможно, даже…
Хотя к черту все эти «наверное» и «возможно»! Именно так военные историки и назовут весь этот пустынный бред бога войны – «Африканская война фельдмаршала Роммеля». Выделяя ее при этом из всего того стратегического хаоса, который сотворяется сейчас где-то там, в Европе, всеми этими… Гиммлером, Герингом, Манштейном, а также генералами Ольбрихтом, Беком и всеми прочими, засевшими в штабе Верховного командования вермахта на Бендлерштрассе.
«Это моя армия, – воинственно сжал кулаки фельдмаршал, – моя старая гвардия, мои битвы и мои победы! И никому там, в Берлине, нет дела до того, как сражаются и умирают в африканских песках мои солдаты… А ведь похоже, что там действительно никому нет дела ни до меня, ни до моих солдат. В противном случае все они, включая фюрера… вот именно, включая самого фюрера, не относились бы с таким безразличием к моим просьбам о подкреплениях и поставках оружия, к моим рапортам, да и к моим победам, которые тоже уже, очевидно, никому не нужны».
Так, может, оставить войска и прибыть в Берлин, как когда-то после африканской экспедиции прибыл в свой Париж Наполеон Бонапарт? Время, правда, другое. Да и в Париже Наполеона поджидал не фюрер, а фюреру Наполеоны не нужны. Он сам мнит себя Наполеоном. Впрочем, со временем там, в Берлине, их много найдется таких, которые возомнят себя Наполеонами, хотя ни один из них так и не пройдет через ад африканских пустынь.
В последние дни Эрвин Роммель все чаще сознавал, что своим жизненным путем он как бы повторяет путь великого корсиканца. Вот только суждено ему на этой земле нечто большее, нежели Бонапарту. Что именно – он пока что не знал, не решил для себя, не подсмотрел в «книге своего бытия», но суждено. Существует множество людей, у которых есть цель, но которые не осознают ни истинного величия этой цели, ни готовности достичь ее. У Роммеля же все было наоборот: он верил в величие своего призвания и в свою готовность посвятить жизнь достижению цели. Вот только сама эта цель все никак не открывалась ему.
Когда в Сицилии он погружал свои войска на корабли, чтобы идти на Египет, его друзья полушутя и без особой зависти намекали, что ему предстоит свершить то, что не сумел свершить Наполеон. Что наконец-то нашелся полководец, который сумеет свершить то, что оказалось не под силу самому Бонапарту!
Возможно, фельдмаршал действительно воспринимал бы их намеки как своеобразное предсказание, подбадривание или плохо скрываемую зависть. Но дело в том, что сицилийские шутники в генеральских эполетах прекрасно знали: в Африку Роммеля посылают не для решительных сражений – для этого у командующего корпусом попросту не будет сил, – а для поддержания престижа германской армии и отвлечения на себя значительной части английских войск. И пророчества их оправдались.
