Увы, любовь желанные пути
Умеет и без глаз себе найти!
Уильям Шекспир.
Ромео и Джульетта
– Мам! Я серьезен, как никогда! Я люблю ее! Я действительно хочу на ней жениться.
– Что?! Что ты сказал?
– Ничего страшного не сказал, по-моему. Должен же я когда-то жениться.
– Значит, все-таки должен? Или любишь?
– Люблю. И женюсь. Такой вариант тебя устраивает? И не надо смотреть на меня глазами оскорбленного бультерьера.
– Глазами… кого?! Бультерьера?
Юля задохнулась, глянула на сына обиженно. Не хватало еще в разговорах меж ними собачьих сравнений. Докатились.
– Нет, ну ты совсем обнаглел, Гош… Мать бультерьером назвал. Спасибо, сынок.
– Ой, мам, прости. Я ж не думал, что ты такую болезненную реакцию выдашь.
– Это не болезненная реакция, к твоему сведению. Это растерянная реакция.
– Да какая разница.
– Есть, есть разница. Хотя – кто знает?.. Когда вот так обухом по голове тюкают, очень болезненно получается. Да, да, ты прав. Если обухом, то болезненно…
– Ой, ну каким, каким обухом? Где ты увидела обух, покажи мне его? Тоже, сделала из меня Раскольникова, обухом ее по голове тюкнули… И вообще, хватит придуриваться, чего на тебя вдруг такая вредность накатила? Другая бы мать радовалась.
– А чему тут радоваться? Не узнал человека, не видел в критических обстоятельствах. Вообще ничего про эту Варю не знаешь. И вдруг бах – женюсь.
– Да зачем мне ее критические обстоятельства? Я же на ней женюсь, а не на критических обстоятельствах. И вообще… Какой-то неприятный у нас разговор получается, не нравится мне.
– А мне-то как не нравится, если б ты знал.
– Мам… Я тебя очень люблю, но… Давай договоримся, что со своими чувствами и поступками я сам разберусь, ладно?
– Ты мне тоже не чужой человек, Гош.
– Значит, тем более. Ничего страшного не происходит, мам, правда. Я нормальный мужик, на нормальной девчонке жениться собираюсь. Или хочешь, чтобы я нашел себе подругу из тех… Которые с бородой да с песнями? Вот это уже был бы полноценный обух, не спорю. Но я ж на Варе женюсь! На хорошей девушке, во всех отношениях положительной. Без бороды, без песен. Нет, не понимаешь ты своего счастья, разбаловал я тебя.
Вот тут бы ей рассмеяться навстречу его неуклюжему шутовству да опустить пониже тональность неприятного, в общем-то, диалога. Но не смогла с собой совладать. Не смогла, черт возьми, не смогла! Понесло изнутри нотой утробного недовольства, и выстрелила сердито, в самом деле, как бультерьер:
– Эта Варя совсем тебе не подходит, совсем. Как бабушка говорила – не пришей кобыле хвост. Не подходит. Совсем не подходит.
Гоша весело и насмешливо поднял брови вверх, вроде того – все понятно с тобой, дорогая мамуля. И выждал, поганец, паузу, глядя на нее снисходительно. Будто она не матерью ему была, а глупой младшей сестренкой. Будто не он только что ее огорошил, а она ему объявила о скороспелом дурацком замужестве. Еще и протянул тихо:
– Ну-у-у, мам… Эк, тебя понесло.
– Ой, только не думай, пожалуйста, что я ревную! – взвилась Юля быстрым гневом, уже понимая, что сын прав… Прав, прав, надо признать. И впрямь понесло. И не просто понесло, а именно с ревностью «эк, понесло». Но отступать все равно уже поздно. Насмешливость оппонента – не тот плацдарм, на который можно отступить.
– Не ревнуешь, значит? – вкрадчиво переспросил Гоша.
– Еще чего! Нет, конечно!
– А я думаю, вопрос именно в этом. Ревнуешь, мам, еще как ревнуешь, просто перешагнуть через материнскую ревность не можешь. В ступор вошла и не можешь. Это у нас семейная черта – до конца стоять на своем, даже если чувствуешь, что не прав.
– Ты так считаешь, да? Такая у тебя мать глупая курица, да? Ну, спасибо, сынок…
