«Эй, крошка, что скажу тебе, крошка!
Присядь со мной рядом, обними меня, крошка.
Эй, мистер Джек, не смотри так строго
Налей лучше выпить, впереди ждет дорога.
Кто вернется домой, кто останется там.
Мы не знаем, да к черту, не плакать же нам?
Мы вернемся, быть может, а быть может, и нет.
Впереди нас ждет ветер, он и даст нам ответ.
Из записной книжки хирурга
7-ого отряда рейнджеров,
м-ра медицинской службы
У.Дж. Салливана»
Пособие «Деградация американской поэзии
во время т.н., «Демонической Бойни»,
с комментариями ректора факультета
лингво-анализа коренных наречий населения САСШ и КША,
профессора криптоаналитики, др. философии
М’Боа Ка-Тонга.
– Всегда было так плохо? – спросил мальчик, глядя на ранчо, занесенное песком даже внутри дома-патио.
– Сейчас надо поесть. – Мужчина не ответил, оглядываясь и выискивая место для костра. – Это главное.
Мальчик не спорил. Спорить с ним страшновато. Уже успел наглядеться на него в действии. Дорога от Пасадены оказалась совсем непростой. Если не сказать больше. Да и…
Мальчик немного боялся своего спутника. С того самого момента, как вызвали в офис директора приюта. Тот, пожевав темными губами, выдал мальчику лист пейпер-пласта с его метрикой, пальто и сапоги. И вывел через черный ход к угловато-грузному здоровяку с противопыльной маской и очках-гоглах. Давно, почти неделю назад.
– Да тут есть камин! – мужчина показал на закопченный очаг в углу. – Хороший хозяин строил дом. Притащи несколько стульев, а я сейчас вернусь.
Ритуал стал знакомым. Трехколесный песчаный байк рубил покрышками дорогу уже пять дней. Трицикл стал мальчишке хорошим другом. И совершенно не пугал значком радиации.
Стулья мальчик ломал ногами, не прибегая к топорику, купленному мужчиной. Сухое дерево трещало и разлеталось в щепу. Четыре дня назад он бы ее выкинул. Сейчас же бережно сгреб. Мужчина, сам того не замечая, уже научил многому. Как и сама дорога.
Мальчика звали Сидом. Но именем его спутник не пользовался. И сам не представлялся. Приходилось обращаться «сэр», но это давно привычно. В приюте больше никак, там строго, порой чересчур. Мужчина не наказывал мальчишку. Один раз дал подзатыльник. Но за дело, и тот не обиделся.
– Молодец, – похвала из-за спины оказалась обычно-простой. – Разжигай.
С трицикла мужчина занес остаток мяса, оставшийся от ланча. Он подстрелил огромного сурка, и они съели половину. Разделывать пришлось мальчику, но ему даже понравилось. Сейчас щепки и несколько листов из найденного в шкафу романа уже потрескивали. Ножки и спинки занимались ровно, заставляя старый камин, сложенный из камней, уютно гудеть.
– Отдохни, – мужчина споро рубил остатки мяса на крупные куски и присыпал солью. – Сделаю сам.
Мальчик не отказался. Принес два спальных мешка и два одеяла. Одеяло они купили на рыночной площади в Пасадене. Колючее, шерстяное, с клеймом КША, Конфедеративных Штатов Америки, старого-доброго Юга, умершего в Бойню. Клеймо виднелось четко, мужчина кивнул и рассказал историю клетчатой ткани. Про недавно найденное хранилище, где кусок ткани пролежал сто пятьдесят лет и дождался своего часа. Мальчик кивал и не удивлялся. Двадцать второй век учил своих детей принимать многое спокойно и без эмоций.
Винтовку, удобный и короткий «шарп», купили там же. Стрелять в приюте не учили, но какой мальчишка-бой откажется от такого?! То-то, что никакой. А еще, как оказалось, шомпол винтовки можно использовать не только для чистки.
Сурок, вернее, куски сурка, нанизанные на два шомпола, скоро зашкворчали вытапливаемым жиром. «Прям как хороший поросенок, – сказал мужчина в обед, – такой же упитанный». Мальчишке, все детство евшему овощи и соевое мясо, сурок казался божественным.
