26 июля, когда запад принимал в гости сияющий диск солнца, на позиции прибыл взвод Медведя: шестнадцать солдат, вооружённых автоматами и пистолетами. Определённой воинской формы не было, кто в старой, оставшейся с советских времён от отца или брата, а большая часть в камуфляжной, которую продают на рынках, но у каждого из них на правом плече серебряным цветом выделялся на шевроне Георгий-Победоносец, над которым золотыми буквами написано название батальона «Восток». С собою несли несколько ящиков патронов, чтобы пополнить запасы. Хотя стреляли в предыдущие смены мало, не могли сдержать себя, чтобы не ответить противнику. Вместе с ними на курган прибыли три расчёта – один миномётчиков, второй пулемётный, третий – зенитно-ракетной батареи и несколько гранатомётчиков, всего со взводом Медведя – тридцать пять человек.
Первые сутки дежурства прошли сравнительно спокойно. На курган то и дело залетали снаряды и пули, били по обелиску, оставляя на поверхности новые следы. Хороший ориентир для пристрелки. Видно, не давал покоя украинским добровольцам из националистических батальонов памятник освободителям Донбасса, как бельмо на глазу, возвышался на вершине, воин с вскинутой к верху рукой с автоматом.
– Сто двадцатый!
– Не—а, сотка, – покачал головой Венька и добавил, смахивая с яблока песчинки. – У сто двадцатого звук надсадный такой, томный, словно ему лететь тяжело, а этот лёгкий, воздушный. Точно сотка.
– Ну, да, как ты их различаешь?
Венька, по паспорту Вениамин Менчинский, молодой человек двадцати лет, бывший студент Донецкой музыкальной академии, а ныне рядовой второй роты. Лицо у него было розоватое, только на щеках иногда вспыхивали алые пятна, вместо щетины золотистый пушок. И глаза по-детски весёлые, голубые, с длинными, как подкрашенные ресницы у молодой девушки. Когда—то с пышной шевелюрой, теперь постриженный почти под ноль, удивлённо посмотрел на Семёныча.
– А что их различать? По звуку и так ясно. Во, – он поднял палец, – слышишь, из танка шандарахнули.
– Ну, ты даёшь, танк ни с чем не спутаешь, – говорит собеседник и проводит по автомату шершавой ладонью.
– Вот точно так и миномёт, – говорит Венька, с хрустом откусывая кусок от яблока и продолжая с набитым ртом, – не спутаешь.
– Ну, да, – Семёныч, всегда к месту или нет, употреблял это прилипшее к губам «ну, да», – я всё забываю, что ты у нас композитор и слух должен иметь, как у собаки, – смотрел на младшего товарища озорным взглядом.
– Семёныч, сколько раз тебе повторять, – устало бросал Венька, – не композитор я, – и с тяжёлым вздохом добавил, – и никогда не стану.
– Ну, да, мы ещё вспоминать будем, как с таким человеком в одном окопе сидели.
– Будешь, – улыбнулся кривой улыбкой Менчинский, – если живы будем.
– Что такой пессимизм? – Вступил в разговор щуплый мужчина средних лет, к которому приклеилось прозвище Насреддин, скорее за солдатскую смекалку, проявленную месяц тому, когда он был одним из тридцати бойцов, которые захватили военную часть, где располагалась Национальная Гвардия в Донецке.
Тогда в апреле-мае создалась парадоксальная ситуация. Захваты правительственных зданий националистами на Западе страны рассматривались, как волеизъявление народа, уставшего жить под управлением президента, успевшего в молодые годы поносить робу зека. Видите ли, население само решило отстранить от власти коррумпированных чиновников. Ко всему прочему, первый закон, который собиралась принять Верховная Рада, очень походил на немецкий лозунг времён тридцатых годов, только там звучало «Германия для немцев», то здесь «Украина для украинцев» и полное игнорирование того факта, что почти больше половины страны разговаривает на клятом москальском языке. На Восток смотрели иначе и воспринимали пришедшие к власти в феврале всю русскоязычную часть, как некий аппендикс, который можно подавить силой.
