Тяжёлые тёмно-фиолетовые тучи нависали над крышами города уже неделю. Дожди, смывшие с улиц остатки снега, обесцветили уныние последних дней зимы.
- Матерь божья! Неужто гроза? - перекрестилась молоденькая служанка, сидевшая с вязанием у постели сгоравшей от лихорадки девочки.
Настойчивый и громкий стук повторился, но это лишь отдалённо напоминало раскаты грома. Никакой грозы не было и в помине. Жаннетт отложила вязание, подошла к окошку и глянула на почерневшее небо. С приходом сумерек за окном быстро темнело, словно ночь торопилась вступить в свои права, не дожидаясь обычного часа.
- Ах! - молодая женщина замерла от неожиданности. - Боже святый, это ещё кто?
Из-за мокрого стекла сквозь дорожки от дождевых капель на неё смотрели голубые глаза, такие просящие, даже умоляющие, что сердиться на их обладателя было свыше её сил.
- Что это вы тут делаете, сударь? - строго спросила она, но из-за раскатов грома теперь уже самой настоящей грозы так и не расслышала ответ.
Однако, отчаянный взгляд юноши, забравшегося к окошку по приставной лестнице, был таким красноречивым, что догадаться о его просьбе было несложно.
- Да что уж там. Не лезть же вам теперь назад, да через весь сад по мокрой траве шлёпать к дверям, - подумала вслух добрая душа и потянулась к щеколде. - А ну как мадам Котийяр заглянет? Ох, несдобровать нам будет, сударь! Да-да, и мне, и вам, - говорила она, а голубые глаза продолжали смотреть в ответ с мольбой и надеждой. - Да что же я, не христианская душа? Да и не заглянет никто. К вечерней мессе ушли все они. Юную госпожу одну больной и оставили.
Уговорив таким образом и без того не слишком терзавшую её совесть, Жаннетт оттянула щеколду вниз и помахала молодому человеку, чтобы отодвинулся подальше от окна. Тот по-своему истолковал этот жест и в знак мольбы сорвал с головы шляпу и прильнул лбом к стеклу, намереваясь остаться хоть до скончания веков.
- Да что же вы нетерпеливый какой! Отодвиньтесь от окна, говорю же! - прикрикнула на него женщина, показав рукой, чтобы юноша отодвинулся и позволил отворить створку. - Ну, чего вам? Влезайте, скорее, чтобы вас из сада-то не заметили. Ух! А мокрый-то какой! Неужто, через двери пройти не могли? А что я скажу, если старшая камеристка войдёт?
Отворив створку, она отскочила, испугавшись сильного порыва ветра, который тут же принёс в комнату шум дождя и грохочущие раскаты, готовой разбушеваться грозы.
- Спасибо, мадемуазель! - молодой человек в коротком плаще и промокшем до нитки камзоле, сжимая в руке помятую шляпу с печально поникшим плюмажем, перекинул ногу через карниз и сел на него верхом.
Не успела добрая служанка охнуть при виде замызганных грязью панталон и туфель, а молодой человек уже перекинул вторую ногу и спрыгнул на пол, наспех отряхивая с себя брызги воды и грязи.
- Сударь, сударь! Прекратите трясти шляпой! - прикрикнула на него служанка и выхватила из рук не потерявший щегольской вид головной убор. - Вам бы обсушиться. Давайте, хоть плащ и шляпу над камином высушу. И камзол снимайте. Не то простудитесь, не ровён час. Вот и юная хозяйка моя лежит, бедняжка. Уже с неделю как в горячке.
- Простите, что я так. Без приглашения, - заговорил юноша, стеснительно проведя пятернёй по мокрым светло-каштановым волосам.
- Сударь! - перебила его служанка. - Это вторжение. Оно самое. Но, зная, что вы друг её высочества, я так и быть, отворила вам. Не держать же вас в грозу, да под дождём. Но вы должны тут же уйти. Скоро все вернутся с мессы. Мало ли кто заглянет.
- Но ведь никто не заглянет, Жаннетт! Я знаю, - возразил юноша и украдкой посмотрел в сторону задёрнутого наглухо полога постели. - Я в сад всю неделю приходил. И я часами стоял. Под окнами и там, дальше, за кустами. Я только вас видел. И ещё доктора. И одну даму.
