Надя натянула на ногу разбухший от осенней слякоти сапог.
Подошва на правом носу радостно раззявила свой беззубый рот. Эх,
заклеить бы…
Вздох раздался гулким эхом в пустом помещении. В фойе сельского
клуба было холодно так, что изо рта шел пар. Вот и сапоги, мало
того, что сырые, так еще и окончательно застыли. Но идти в грязной
обуви к бытовке, где хранились ведра и тряпки, Надя не хотела.
Поэтому разулась здесь, у огромной, сваренной из толстенных труб,
батареи. Срезали бы ее давным-давно уже, все равно не греет.
Отопление теперь осталось только в маленьком кабинете завклуба и в
танцевальном зале.
Полтора десятка молодняка, как говорила о посетителях завклуб
Любочка Самохвалова, каждые выходные топтались тут под громкую
музыку, пили ядреный местный самогон по углам и кидали окурки на
крыльцо. Любочка молодняк не гоняла и за отвратительное поведение
не отчитывала, считая, что тогда и эти придурковатые приходить
перестанут, а не будут ходить на дискотеку, так и вовсе клуб
придётся закрыть.
В отчетах Любочка, конечно, расписывала свою работу позначимее:
был в них и кружок очумелых ручек, и хор, и массовые мероприятия на
праздники. Но на деле все сводилось к дискотекам по пятницам и
субботам, да новогодней елке, разряженной тут же в танцевальном
зале к празднику самодельными игрушками.
Надя старалась приходить к завершению этих коллективных
подрыгиваний. Как раз успевала после работы приготовить ужин,
накормить Кольку и проверить у него уроки. А потом бежала сюда
отмывать полы и отскребать крыльцо. Зимой еще чистила снег, от
ворот до входа в сам клуб.
Но до зимы еще далеко. Октябрь лишь пару раз ударил морозом да
изредка сорил мелкими колкими снежинками по утрам, все остальное
время шли дожди, превращая сельскую грунтовую дорогу в месиво из
суглинка и ледяной воды.
Свет на улице и в фойе выключался с одной кнопки, поэтому замок
на обитую железом дверь Надя вешала уже в темноте. Руки замерзли и
не слушались. Она растерла их друг об друга, затем о тоненькое
драповое пальто, и только после смогла справиться со старым
замком.
Фонари не горели, поэтому спускалась с крыльца практически на
ощупь. Чуть оступилась, перепрыгнула через пару последних ступенек
и, чтобы не упасть в грязь, в последний момент уцепилась за
деревянные, отполированные временем перила.
В здании сельсовета, стоящего напротив клуба, горел свет. Видно,
Макарыч что-то подсчитывает. Дома одному скучно, вот и сидит за
работой допоздна. Надя, решив проверить старика, направилась к
сельсовету. Кособокое старенькое деревянное здание с яркой
новомодной вывеской у двери выглядело нелепо. И уж точно не
походило на здание администрации, больше на какой-то
полузаброшенный дом.
Покосившееся крыльцо жалобно скрипнуло под ногами. Преодолев три
ступени, Надя вошла внутрь. Здесь не в пример было теплее, да и
дышалось легче, чем в прокуренном клубе.
— Макарыч, ты здесь? — крикнула Надя с порога.
В ответ раздался забористый храп старика. Надя улыбнулась и
прошла внутрь до кабинета председателя.
— Макарыч, — снова она, — пойдём домой!
Старик вздрогнул, дернулся, похлопал себя по заросшим седой
щетиной щекам, поправил очки, а потом глянул на посетительницу.
— А, Надежда Петровна! Хорошо, что разбудила. Что-то я
заработался. Вот, бюджет подсчитываю, да заснул над ним маленько.
Погоди, милая, вместе пойдем. Холодит?
— Холодит. Ветер поднялся, насквозь продувает.
Макарыч окинул взглядом женский наряд, укоризненно покачал
головой и ответил:
— Не мудрено. В таком тоненьком пальтишке околеешь, да заболеешь
потом.
— Ничего, я привыкла.
— Дурная привычка, Петровна! Ты баба еще молодая, беречься
надо!
— Скажешь тоже, — горько усмехнулась Надя. — Куда беречься-то?
Уж пятый десяток разменяла, кому я, старуха, нужна.
