Глава I. КС-СМЕРТЬ.
Тьма.
Клац-клац, клац-клац. Когти пружинят на каучуковой ленте. Необъятный каменный зал, погружённый в кромешную тьму. Сырость. Чернота. Впереди горят зеленоватым призрачным светом факелы. Там что-то есть, только очень далеко, не разглядеть. Он пытается подойти ближе, но не может сдвинуться с места. Он знает, что это сон. Сон, который снится с самого детства. Он бежит. Бежит быстрее и быстрее, изо всех сил, так, что в ушах стоит треск от растяжения лопаточных сухожилий.
Мерзкий писк. Справа мигает красная лампочка. Лента под ногами замедляет ход. Он сжимает заострившиеся от раздражения зубы и выравнивает дыхание, замедляется и, наконец, останавливается.
– И какого чёрта!?
– Волфтейн вызывает, Фауст. Срочно, – безжизненный голос оператора доносится из динамиков. Свет становится ярче. Судья с ненавистью смотрит на одностороннее зеркальное стекло. Для него оно не было помехой, он прекрасно чувствовал двоих мужчин и одну женщину средних лет, которые наблюдали за ним из-за этой мнимой преграды. Если бы не линзы он, возможно, мог бы их и увидеть.
– Это не повод меня останавливать! Я битый час на износ бегу! Вы думать вообще когда-нибудь собираетесь?
Длинномордый бурый бист из псовых легко поднялся на задние лапы и уперся руками в поручни беговой ленты. Если посмотреть на него сейчас, трудно было бы поверить ,что только что он перебирал по тренажеру всеми четырьмя конечностями. Ну а глядя на него во время бега – что он не просто дикая когтистая тварь, а способен к прямохождению. Удачные гены обеспечивали псу практически равноценное двоякохождение.
– Срочно, – сухо повторяет женщина. Фауст явственно представляет её тонкие тёмные губы, обиженно сжимающиеся, словно улитки, которые прячутся в раковину от неосторожного прикосновения. Её выбеленную уже немного дряблую кожу, тщательно размягчённую, чтобы морщинки были заметны не так сильно. Её нафененные жидкие волосы багрового цвета. Он вздохнул и раздосадовано швырнул бутыль с водой в угол, чуть не попав в вошедшего научника. Мужик в халате вздрогнул и побледнел, но промолчал.
– Не фиксируй пока данные. Надо заново.
Санитары быстро и деловито отключали его от аппаратуры.
– Фауст, ты хорошо пробежал.
– Я сказал – не фиксируй данные! Какая часть предложения тебе не понятна? – снова поджатые сморщенные губы.
– Мы ведь можем и спрогнозировать…
«Господи, за что мне эта дурра!», – подумал пес. От злости когти на его лапах стали длиннее и жестче, а пасть машинально оскалилась и блеснула острыми частыми зубищами, искажая его лицо и превращая его в звериную морду.
– По вашим, Леночка, прогнозам, я уже несколько лет как мёртвый. Так что я смотрю вы в этом деле охуенные специалисты.
Он схватил мокрое бежевое полотенце, накинул на плечи и стремительно вышел.
– Вот ублюдок, – пробормотала вконец обиженная Лена.
Фауст был зол.
Он очень ценил свои квалификационные испытания. Эти блаженные дни, когда его помещали в отдельную кадетскую комнату, облепляли датчиками и заставляли непрерывно тренироваться. Раз в год каждый Судья вызывался в центр для такой проверки. Тут отслеживалась динамика здоровья, физической формы, оценивалось мастерство и уровень способностей, чтобы контора могла распределять задания согласно возможностям подчинённых. Ну и для поддержки духа соревнования среди коллег тоже. Правда, Фауста возможность повысить свою квалификацию или покрасоваться на стенде хорошими характеристиками, или на худой конец продемонстрировать остальным свою крутизну совершенно не интересовала. Он и так, сколько себя помнил, пребывал в десятке лучших. Он ценил квалификационную неделю, потому что в это время его никто не трогал. Никаких вызовов, выездов, отчётов, совещаний, погонь или многочасовой слежки. Научники в белых халатах и с суровыми лицами суетились вокруг, снимали показания, устанавливали какие-то датчики и снимали с них показания, проводили анализы и снова снимали показания… Не жизнь, а сказка. Он наслаждался одиночеством и спортом. Знай себе бегай весь день на отдельной дорожке. Или дерись на тренажере. Мозг отдыхает.
