30 января 1945 года советские войска с ходу заняли город Ландсберг в северо-восточной части Германии. Успешно завершалась Висло-Одерская операция. Отступавшие части вермахта, обескровленные ударами Красной Армии, не имели возможности оборонять город и спешно отходили к реке Одер, где создавалась мощная оборонительная линия.
Советские войска преследовали врага, не задерживаясь на второстепенных участках, к которым относился и Ландсберг. Однако у небольшой бронетанковой группы было свое задание.
Достаточно важное, для выполнения которого была выделена батарея тяжелых самоходно-артиллерийских установок ИСУ-152, танковая рота, десант, авиационные специалисты и даже представитель штаба фронта.
Где-то в стороне от центрального шоссе – «рейхсштрассе № 1», ведущего к Берлину, находился немецкий аэродром. Прямое расстояние от него до столицы рейха составляло сто двадцать километров. Захватить в исправности взлетную полосу, самолеты, возможно находившиеся там, не дать им взлететь или уничтожить – это стало бы еще одним важным шагом в предстоящей битве за Берлин.
В те же январские дни, в обстановке полной секретности, силами войск СС и другими службами Гиммлера, проводилась операция под кодовым названием «Ночь и туман». Что-то зловещее и затаенное угадывалось в этом коротком названии.
Бронетанковой группе, куда входила батарея тяжелых самоходных установок из трех машин (их часто называли «зверобоями»), под командованием капитана Александра Чистякова, было суждено не только вступить в бой за аэродром, но и столкнуться с «ребятами Гиммлера», торопившимися закончить свою операцию.
Головная «тридцатьчетверка» угодила под взрыв фугаса. Немецкие саперы хорошо постарались, выдолбив на обочине бетонки объемистую яму. В нее вложили бомбу – «полусотку», взрывчатку, несколько противотанковых мин и баллон с горючей смесью.
Рвануло крепко, подняв столб мерзлой земли и снега. Горючая смесь вспухла огненным шаром, выпустив облако густого маслянистого дыма, разлилась пылающими островками на бетонке, шипящем от жара снегу, на броне головной «тридцатьчетверки».
Танк подбросило, выбило несколько колес, лопнула гусеница, а башню сорвало с погона и перекосило.
Со вторым фугасом немецкие саперы поспешили. Он взорвался вхолостую, метрах в семи от самоход-но-артиллерийской установки капитана Чистякова. Машину встряхнуло, по броне лязгнули осколки. Голубым пламенем горела на рубке липкая смесь.
– Василий, смахни ее, – крикнул капитан, одно временно всматриваясь в перископ.
Заряжающий, сержант Василий Манихин, рослый, широкоплечий, в замасленном комбинезоне, выскочил наружу. По-крестьянски умело орудуя лопатой, счищал потеки липкой, пузырящейся от огня, горючей смеси.
Обернулся к десантникам, которые дружно спрыгнули с брони на обочину сразу после первого взрыва.
– Что, сыграло очко? – поддел он бойца, чья каска едва выглядывала из снега. – Автомат хоть подбери.
Сержант Манихин воевал с Александром Чистяковым с лета сорок третьего года. До этого послужил в пехоте, пройдя окружение, бомбежки, ходил в лобовые безнадежные атаки. Был бойцом тертым, побывавшим в переделках.
Машина вдруг поползла вперед, одновременно разворачиваясь стволом своей шестидюймовой гаубицы-пушки в сторону какой-то цели. Манихин от неожиданности уронил прилипший к лопате комок горючей смеси, который сразу прожег носок сапога.
– У-ой, твою дивизию! – толкая сапог в снег, матерился заряжающий.
– Что, жгёть? – немедленно подковырнул его солдат, счищавший с автомата снег. – А ты рот не разявай.
