ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда женщина наконец выдыхает после ада – будьте осторожны. Потому что именно в этот момент кто-то обязательно попытается выбить у неё воздух снова.
Я уже почти поверила, что вырвалась. Мастерская оживала, шампанское с подругой стало ритуалом, а в голове снова играла музыка, а не голос мужа, раздающий приказы.
И тут – бах.
Белый халат, печати, постановление суда. Здравствуйте, Ольга Сергеевна, вы – опасны для себя и общества.
Ну, конечно. Женщина, которая больше не слушается, всегда подозрительна.
Меня упаковали красиво. С улыбкой. С фразами «не волнуйтесь» и «это временно».
Забрали телефон, свободу и голос.
Думали, я сломаюсь?
Спойлер: я затаилась.
я всё ещё стою.И вот теперь, когда всё самое страшное позади (или почти), когда я не уверена, где правда, а где подстава, когда доверять можно лишь трём людям и ни одной бумаге —
Да, мне 42. Да, я развожусь. Да, меня упекли в психушку по липовому иску. Но я всё ещё женщина. С руками, умеющими создавать, и с головой, в которой нет диагноза, но есть план.
Это история не про спасение.
Это история про возвращение. С огнём в глазах, любовью под кожей и жаждой справедливости, о которой кричат даже стены.
Ведь если судьба уже сбросила тебя с обрыва, остаётся только расправить крылья.
Глава 1
Ольга
Я проснулась не от шума и не от света. Я проснулась от тишины. Той, что режет по коже. Не той, в которой можно спрятаться с книгой и чаем. А той, что дышит в ухо, как предатель.
Стены были белыми. Без пятен. Без трещин. Без времени. Они глядели на меня, как стерильные судьи. В этом помещении всё было слишком правильным, чтобы быть живым.
Я приподнялась на локтях. Кровать скрипнула. Жёсткая простыня липла к телу, как холодная бумага. Воздух был густой, как кисель. Никаких запахов. Даже моего. Как будто меня уже пытались стереть.
Я села. Пальцы коснулись пола. Холод. Настоящий, физический. А ещё – другой. Внутренний. Такой, что сковывает не мышцы, а голос. Я хотела закричать. Сказать, что я не сумасшедшая. Что это ошибка. Что у меня есть имя. Есть жизнь. Есть мастерская, и Марта, и… Глеб.
Но я молчала.
Потому что крик – это признание страха. А я не могу бояться. Не имею права. Тогда он победит. Тогда Владимир выиграет по-настоящему.
Я подошла к двери. Повернула ручку. Она не поддавалась. Открывалась только снаружи. Конечно. Я постучала. Тихо. Потом громче.
– Алло? Есть кто-нибудь?
Тишина. Слишком густая, чтобы быть случайной. Её кормили здесь. Её разводили, как бактерии в пробирке. Тишина была частью терапии.
Я прошлась по палате. Два шага к окну. Оно матовое. Не распахивается. Только впускает свет. Но не воздух. Свет тут, как декорация. Как иллюзия, что снаружи всё ещё существует мир.
Я коснулась стекла. Оно не дрожало. Оно было равнодушным. Как он. Как Владимир, возможно, когда читал на суде свои фразы о моей «психической нестабильности». Как он, когда подписывал бумаги. Как он, когда… выбирал, кого оставить – себя, контакт с японцами или меня.
Он выбрал власть.
Он выбрал контроль. И я – помеха. Я – слабое звено в его истории успеха. Владелец компании, примерный муж, человек с репутацией. А я – женщина, которая ушла. Которая стала неудобной.
Мне хотелось разбить это стекло. Кинуть в него крик. Замахнуться рукой. Ударить. Или хоть что-то настоящее. Потому что я – настоящая. Я дышу. Я чувствую. Я страдаю.
Я не сломалась, Владимир. Даже здесь. Даже сейчас.
Я опустилась на край кровати. Обняла колени. Дыхание стало частым. Не от паники, от боли. От обиды. От унижения…
Я вспомнила лицо Глеба. Его руки. Его голос. Его молчание, когда он не перебивал. Его взгляд, когда он впервые увидел меня не как клиентку, а как женщину. Ту, которую хочется оберегать.
