Я сняла кольцо в семь сорок три утра. Под ногами холодный ламинат. Кожа, как будто не моя. Я давно не чувствую себя в своём теле. Оно как чужой костюм, в который я втиснулась по привычке. Руки делают то, что должны. Ну а внутри – пустота. Точно знаю это время, потому что чайник вскипел. Я стояла у окна, босая, с зажатой в пальцах обручалкой, и смотрела, как пар поднимается вверх – как когда-то поднимались мои мечты.
На улице шёл снег. Весна, мать её.
Я не плакала. Не билась в истерике. Не кидала телефон об стену. Я просто… была пуста. На экране телефона мигала его последняя СМС: "Позвоню позже. Разберёмся. Не драматизируй."
Я больше не ждала звонка.
Где-то далеко, в другой стране, училась наша дочь. В этих стенах она давно не жила – и, может, именно поэтому я так долго позволяла себе оставаться в пустоте. Я не хотела, чтобы она видела, как я ломаюсь. А теперь… я просто хотела, чтобы она когда-нибудь увидела меня настоящую.
Я не звонила. Я больше никогда не звонила первой.
Мы были вместе двадцать лет. Сначала – как будто навсегда. Он знал, как смешить меня. Я умела готовить его любимые завтраки. Мы могли молчать вместе часами. Помню, как он целовал меня в лифте, забыв нажать на кнопку. Как держал за руку даже в машине. Как покупал сыр, который я терпеть не могла, только потому, что он пах моим детством.
Но потом всё начало рассыпаться. Сначала – молча. Потом – громче. Он стал задерживаться на работе. Отвечать не сразу. Раздражаться по мелочам. Один раз ушёл ночью «проветриться» и вернулся только под утро – с запахом чужих духов на воротнике. Я спросила, он усмехнулся: «Не начинай. Всё в порядке.»
А накануне этого утра он снова не ночевал дома. Написал: "Поздно, не жди." Ни объяснений. Ни звонка. Я уже знала. Внутри всё смолкло. Точка внутри меня была поставлена ещё тогда. Просто утром я её оформила в действие.
А внутри – пусто и страшно спокойно. Будто я больше не сопротивлялась.
Через два часа я подала на развод. Через три – сожгла его рубашку, ту самую, в которой он приходил домой от неё. А вечером…
…вечером я впервые поцеловала другого мужчину.
Я не знала даже его имени. Просто оказалась рядом с тем, кто посмотрел на меня не как на привычный силуэт, а как на женщину. Это было страшно – и в то же время так необходимо. Он увидел меня в тот момент, когда я сама себя не видела.
– Ты уверена, что хочешь этого? – прошептал таинственный незнакомец, прижимая меня к стене.
– Нет, – честно ответила я. – Но я хочу забыть, каково это – быть никем.
Он не торопился. Его ладонь легла мне на щеку, как будто я была хрупкой. Его дыхание касалось моих губ, медленно, будто спрашивало. И тогда я закрыла глаза.
Поцелуй не был нежным. Он был острым. Горьким. Как первый глоток сухого вина, после долгой жажды. Моё тело вздрогнуло, но не от страха – от узнавания. Как будто я вспомнила, что я – живая. Что я – женщина. Не тень. Не мебель. Не пустота.
Я чувствовала, как тело вспоминает себя – напряжение в бёдрах, затаённое дыхание, дрожь внизу живота. А душа, спеленатая годами молчания и терпения, вдруг застонала – тихо, как будто впервые позволила себе звучать.
Я не знала, что это начало конца.
Что Владимир не отпустит меня просто так. Что я сама не отпущу себя просто так.
И что однажды мне придётся выбирать между тем, кто лечит – и тем, кто ранит, но всё ещё живёт в моей коже.
Я вышла на улицу, не ощущая каблуков. Казалось, даже воздух трещал на коже. Губы горели, словно от ожога. Каждый прохожий казался свидетелем того, что произошло. Но никто не знал. Только я. И он. И – моё тело.
Когда я вернулась домой той ночью, в квартире стояла тишина. Он спал. Как всегда – на правом боку. На его щеке – залом от подушки. Я смотрела на него долго. Это было похоже на прощание. Только без слов. Без обещаний. Без будущего.
