Михаил проснулся. За время боёв, он научился засыпать под звуки отдалённых выстрелов и взрывов, криков и стонов. Он лежал на пустом снарядном ящике, бросив на него свою потрёпанную шинель. Он поморгал, чтобы стряхнуть остатки сна, и поднялся: с реки тянуло холодом, он слегка продрог, слышались автоматные и пистолетные выстрелы, стоны раненных, слабые хлопки гранат. Он подобрал с пола свою каску с отметинами от каменной крошки и осколков и кое-как надел ее поверх пилотки, не застёгивая ремешок. Накинул шинель, перекинул через плечо ППШ и негромко окликнул своего приятеля Алексея Филатова. Тот не спал – первую половину сегодняшней ночи дежурным был он.
– Наши вернулись?
– Пока нет…, – ответил Алексей, – я б тебя разбудил.
Напротив окна стоял МГ-34 на треноге, рядом стояло несколько ящиков из под лент. Окна дома на четверть были заложены мешками с песком, изрешечёнными с внешней стороны дома пулями. В переулке справа от их дома стояла подбитая Матильда – танк, поставляемый в СССР по Ленд-Лизу. Небольшое пространство слева и справа от танка было заполнено битым кирпичом. Этот переулок был перекрыт, и немцы не смогли бы пройти там. Переулок слева был заполнен противотанковыми ежами, между которых были сломанные стулья, столы, шкафы. Таким образом эта улица тоже была перекрыта и не танк, не пехота там пройти не могли. Немцы могли атаковать дом только в лоб. Посреди улицы стояла противотанковая пушка. Снарядов не было, да и орудийный расчёт уже давно влился в гарнизон дома, в котором сейчас находился Михаил. На противоположном конце площади стоял подбитый немецкий танк Панцер 4. Он был покрыт толстым слоем каменной пыли, весь боезапас, кроме снарядов – гранаты, патроны уже утащили обе стороны. На площади валялись трупы немецких и наших солдат. Земля, камень, кирпич – остатки мощёной площади, с кровавыми, уже чёрными брызгами. Командир взвода чётко поставил приказ – удерживать дом, и их отделение, соединившись с выжившими артиллеристами, танкистами, другими подразделениями – полтора десятка человек уже две недели успешно обороняли здание. Две недели самых тяжёлых боёв, в которых учувствовал Михаил. Он обзавёлся ножом в голенище трофейного сапога и немецким люгером. Командир гарнизона – лейтенант Ермоленко приказал распределить все гранаты по две на бойца. Сейчас он с девятью бойцами отправился раздобыть патроны, гранаты и еду. Выстрелы, которые раздавались над кварталом, скорее всего погоня немцев, тем более что автоматные очереди раздавались всё ближе и ближе.
– Теперь моя очередь дежурить, – сказал Михаил другу, – а ты отдохни!
Алексей улёгся на снарядный ящик и, спустя несколько минут, заснул. Михаил сел на пол и отпил из фляжки немецкого шнапса, чтобы не задремать.
Он задумался о сне, который видел. Ему снился дом – дом его родителей в Магнитогорске:
шкаф из красного дерева, старенький чёрный рояль, кресло в углу с продавленным сиденьем, тёмно-зелёный обшарпанный диван, на нём лежит серо-коричневая кошка, картина на стене в гостиной. Обычный стол и пяток стульев на кухне, отцовская будёновка и шинель в прихожей. Жили они не богато, но лучше многих своих сограждан.
Вдруг воспоминание о доме прервал громкий звук взрыва бомбы, и он увидел себя в окопе под Воронежем. Немецкие пикирующие бомбардировщики Юнкерс – Ю87 закидывали их бомбами, войска СС яростно атаковали.
Посреди поля стояли подбитые и уничтоженные танки обеих сторон, яркое голубое небо разрывается от воздушных боёв, ряды колючей проволоки порваны, поле изрыто воронками, советские окопы местами засыпаны. Но ярость боёв под безжалостным солнцем – это крохи по сравнению с адом уличных стычек, где в ход шли ножи, сапёрные лопатки, осколочные гранаты, приклады и штыки.
