Община N19
Амали с долей мстительного удовольствия выдула из жевачки
розовый пузырь.
Вторник не задавался. С самого утра Элль поняла, что в её пачке,
спрятанной в тайнике за задней стенкой тумбочки, не хватает двух
сигарет, а все подозреваемые уже разбежались кто на урок, а кто
просто подальше от возможных последствий. Мысленно прикидывая, кому
могло хватить наглости копаться в её вещах, да ещё и лазить по
тайникам, Амали остановилась на Кэйми. Эта белобрысая сучка
подрывала её авторитет ещё с тех пор, как год назад погибли её
родители, а родственники спихнули ненужного ребёнка в этот
пансион.
Не сказать, чтобы это было такое уж паршивое место – по крайней
мере, Амали было, с чем сравнить. И по сравнению с обычным приютом,
куда попал после смерти родителей её брат, закрытая школа для
девочек была просто райским уголком.
Впрочем, тогда, в десять лет, Элль согласна была идти хоть в приют,
хоть в рабство, лишь бы вместе со Штефаном. Брат, который был всего
на год старше, но, как оказалось, в разы взрослее, настоял, чтобы
Амали не упускала своего шанса. «Пансион» звучало престижно и
многообещающе, тогда как одно упоминание слова «приют» заставляло
людей кривиться и переходить на другую сторону улицы.
На деле отличий оказалось мало – исключительно девчачий коллектив,
подколки, издевательства, установление авторитета. Годы шли, делая
Амали жёстче, упрямее и сильнее. Она лезла в драку, не боясь
получить синяков, курила, не боясь выговора и наказания, и защищала
того, кого считала нужным, не боясь стать посмешищем. Ведь спустя
семь лет после того, как Амали Эрде приняли в закрытый женский
пансион, над ней не посмел бы смеяться никто.
Элль вытащила изо рта потерявшую вкус жевачку и, прилепив на спинку
соседского стула, вытащила из пачки ещё пластинку. Учительница
терпеливо пыталась что-то объяснить, старательно делая вид, что не
замечает вызывающего поведения Амали.
Первое время Элль нарочно вела себя плохо, чтобы вылететь из
ненавистного пансиона и воссоединиться со Штефаном. Она вспоминала
все хорошие манеры, которые пытались привить ей мама и папа, и
поступала с точностью до наоборот. Если родители не хотели, чтобы
она ругалась и дралась, не надо было умирать. Теперь Штеф – её
единственная семья.
Однако уже спустя несколько месяцев Амали поняла, что все её
попытки напрасны – отчего-то учителя, завучи и даже директриса
наказывали её, угрожали каким-то выговором в личном деле, но об
исключении не заговорили ни разу.
- Мисс Эрде, - учительница сделала приглашающий жест, указывая на
доску, испещрённую какими-то математическими формулами. Не то,
чтобы математика совсем ей не давалась, но и поклонницей теорем,
параллелепипедов и всяких иероглифов, чьи названия в памяти даже не
задерживались, её назвать было сложно. Амали пожала плечами, встала
и прошлась вдоль ряда парт, между делом принюхиваясь, не пахнет ли
от кого её сигаретами.
Кэйми со второй парты попыталась подставить ей подножку, но Амали с
силой наступила каблуком на её высунутую ногу и прошла дальше,
услышав сдавленный возглас. Элль усмехнулась про себя, впервые
оценив пользу школьной формы и входящих в неё туфель на
каблуке.
Впрочем, в этот неудавшийся с самого начала вторник поводов для
смеха больше не нашлось. За незнание каких-то логарифмов ей
поставили двойку, а Кэйми-таки наябедничала училке, и спустя десять
минут Амали направлялась в кабинет к директрисе. Особых тревог и
вообще каких-либо других чувств очередное возможное наказание или
выговор ей не доставили. Разве что слушать новую десятиминутную
лекцию о том, как она своим безответственным поведением вредит сама
себе и как это скажется на её дальнейшей жизни, не хотелось.
