Урока этики было достаточно, чтобы пробудить в Калебе желание убивать.
За трибуной из красного дерева вещал профессор Йоквер, расхаживая по кабинету, как сумасшедший священник, проповедующий о страшном суде и адском пламени, в ожидании, когда ангел ораторского искусства овладеет им. Он воздел свои тонкие, похожие на проволоку руки и начал дико жестикулировать. Его пальцы дергались, как маленькие щупальца, когда он вопрошал:
– Что есть зло, мальчики? Что есть зло и что есть добро, вам известно-о-о?
Он долбанул по доске кусочком мела, чтобы придать вес словам.
Все на паре, похоже, наслаждались представлением.
– Вы знаете, ребята? Зна-а-аете?
Новичок в первом ряду строчил конспект так быстро, что смахивал на бойскаута, пытающегося разжечь огонь трением двух веточек друг о дружку. Сосредоточенный на том, чтобы записать каждое слово Йоквера, парень высунул язык и чуть ли не задыхался. Что он мог писать?
Калеб взглянул на свои пустые страницы.
Вопрос-то хороший, а знает ли он на него ответ?
На другом конце класса сидела Кандида Селеста, улыбаясь той чувственной, так и сочащейся медом ухмылкой, от которой у Калеба до сих пор сводило внутренности; бывало, раз – и застанет врасплох, показав свои идеальные зубки. Она знай себе поправляла черные, цвета ночного неба волосы; ее кардиган в чирлидерском стиле был расстегнут аж до четвертой пуговицы, по старой-доброй моде, устоявшейся еще на первом курсе, и пальчик Селесты с игриво-розовым ноготком так и норовил от ключицы спуститься куда-то пониже, нырнуть прямо между загорелых (не иначе как во Флориду на Рождество гоняла) грудей. С внезапной, пугающей ясностью Калеб осознал, что профессор Йок ее заводит; осознание настолько бредовое, что Калеб резь в глазах ощутил. Он прокашлялся, тряхнул головой, глянул на часы. Четверть девятого утра. Еще целый час и двадцать минут терпеть эту утреннюю децимацию.
– Похоже, у вас назначено чрезвычайно важное свидание и мы вас оч-чень задерживаем, так, мистер Прентисс? – спросил Йок, поворачиваясь на полпути к доске и прохаживаясь по кабинету – раз, другой, третий. В роли пастыря-южанина он был небывало хорош – знал, как себя подать так, будто он персонаж из книг Фланнери О’Коннор или Карсон Маккаллерс.
Встав перед столом Калеба, Йок наклонился, чтобы осмотреть нерадивого студента с безрадостной улыбкой.
Калеб перевел взгляд влево, и они с профессором уставились друг на друга на такой близкой дистанции, что их подбородки почти соприкоснулись. Профессорский галстук в горошек висел криво, аккуратно подстриженная бородка торчала под странным углом, а длинные волосы, стянутые в хвост, доходили Йоку почти до середины спины. Меловая пудра окутывала его аурой. Профессор яростно тряс своими тощими руками, и по всему телу от них расходилась столь сильная дрожь, что очки съехали с носа и полетели на пол. Но Йок оказался не лыком шит – их он успел поймать до того, как наземь грохнулись, изящным таким факирским движением, будто нож подкинутый ловил. Калеб невольно впечатлился.
– Что ж, не имеем права вас задерживать, мистер Прентисс. Ха-ха. Ха-ха-ха! – Йоквер подул на линзы, вытер их о лацканы. Вычурный узор на легком пиджаке профессора на мгновение загипнотизировал Калеба, попытался затянуть в свои кольца. Нырнешь так – и все: глубже, глубже, глубже, никогда не вынырнешь на поверхность. – Ну, и где же вы были? Какое чудное виденье похитило ваш милый ум?.. Хм-м?..
