Особняк Половцова, Санкт-Петербург, наше время
В великолепии зала, озаренного мягким блеском канделябров, убранство в стиле времен Людовика XVI было оттеснено на второй план ощущением горечи в моей душе. Стены, отделанные мрамором, прежде – символы достатка и великолепия, теперь послужили декорацией к встрече с человеком, которого я видеть не хотела.
Лука Камаев.
Его имя разлилось по моим венам, как тёплая отрава. Четыре месяца назад я вырезала его из памяти скальпелем ненависти. Он не звонил, не писал мне все это время. А теперь стоял в пяти шагах, играя бокалом шампанского так же легко, как играл мной в июне.
Пробираясь сквозь гущу прибывших гостей, облаченных в дизайнерские наряды и сияющие ювелирные изделия, я не могла избавиться от ощущения надвигающейся конфронтации. Устроиться официанткой на время проведения эксклюзивного арт-аукциона казалось мне безобидным способом подзаработать. Откуда мне было знать, что он тоже будет здесь. Я думала, что он до сих пор давится дорогим вином во Франции.
Лука. От одного его присутствия сердце сжалось в тиски, пробуждая похороненные в недрах памяти воспоминания. Мелькнувшее в его глазах узнавание было ужаснее всего. Нет. Я не хотела с ним разговаривать.
Поздно, не успела.
– …Мелисса? – его голос проскрёб по нервам, раздавшись за моей спиной. – Ты здесь… обслуживаешь?
В его улыбке застрял тот же намёк: «Не удивлен. Ты всегда была ниже меня».
Я сжала поднос, изобразив холодный взгляд.
– А ты здесь тоже продаёшься, как эти картины? – бросила я, глядя на его идеальный костюм и нахальные глаза.
Гости неподалеку замолчали. Виолончель в холле взвыла.
Лука метнул колючий взгляд на стоящих рядом, подходя ко мне вплотную.
– Какого хрена твои друзья распускают обо мне слухи по университету?
– А ты боишься правды? – спросила я, глядя на его сжатые челюсти. – Или просто испугался, что кто-то узнает, какой ты на самом деле?
Его пальцы впились мне в локоть, отводя меня в угол.
– Ты сама придумала себе сказку, – процедил он около моего уха. – Я никогда не обещал тебе настоящих отношений. Сама говорила, что это лишь на лето.
Старая боль ударила с новой силой.
Я гордо встретила его взгляд. Его карие глаза сделались темнее, и от жестокого накала в них у меня заныло что-то в животе. Взгляд парня, которому я когда-то была готова отдать все, стал взглядом незнакомца. Даже хуже. Врага.
– Я не контролирую то, что говорят мои друзья. И, если уж совсем честно, мне нет никакого дела до твоей репутации.
Лука качнул головой. Его черные локоны были уложены назад и зафиксированы гелем. Он был похож на типичного ловеласа. Когда мы были вместе, он постоянно зачесывал их назад. Терпеть этого не могла. Ему больше шли непослушные волосы. Естественные. Но в этом и был весь Лука Камаев. За привлекательной, эффектной внешностью скрывалась внутренняя пустота самовлюбленного, высокомерного парня. Пустышки.
– Я спрашиваю тебя, за каким чертом твои безмозглые подруги промывают мои кости? Мои знакомые сообщили мне, что слышали, как твоя подруга… Как ее там звали? – он делает вид, что пытается вспомнить, и это жалкое зрелище. – Та, что встречалась с богатым стариком. Та самая. – выплевывает Лука с отвращением.
Он знает ее имя. Но всегда делал вид, что не помнил имен моих друзей. Хотя у меня их было совсем немного, они не имели для него никакого значения. Лука всегда ставил себя выше всех остальных.
– Таня. Ее зовут Таня. Может, она и не вписывается в круг твоего внимания, но она тот человек, кто поддерживал меня, когда я в этом очень нуждалась. Поэтому даже не вздумай вякнуть что-нибудь против нее.
Взгляд Луки ожесточился, на лице промелькнула вспышка ярости, но тут же сменилась привычной маской напускного безразличия.
