ГЛАВА 1. Перепутанные стикеры
Солнечные лучи робко пробиваются через занавески. На кухне царит предстартовая суета. Юна в уютной пижаме с котиками, готовит кофе:
– Мия, ты уже проснулась? Сегодня твой первый рабочий день!
Я тем временем вышла из спальни в халате, с растрепанными волосами:
– Юна, я так волнуюсь! А вдруг я что-то забуду или сделаю не так?
Строго глядя, Юна протянула чашку кофе:
– Даже не смей так думать. Ты сама свидетель, сколько сил я затратила на твою подготовку. Просто не подведи.
Я уселась за стол, обхватив чашку обеими руками, вздохнула. Мы уже столько раз проговаривали этот «первый день», что уже тошно. И от постоянного упоминания сестры об этом я точно сегодня налажаю.
– Я правда не хочу тебя подвести. Знаю, сколько всего ты сделала для меня. А ведь могла еще шесть лет назад просто сдать в приют и…
– Заткнись! – в голосе Юны столько боли.
– Прости, – тихо произношу, прикусив нижнюю губу.
Мне ведь тоже больно! Я – живое напоминание о нашем отце, который предал ее мать. Выходит, мы с Юной кровные сестры лишь наполовину. И история нашей семьи достаточно нетипична. Моя мать – дочь русских мигрантов, проживавшая в штатах. Когда она повстречала мужчину-корейца и вышла за него замуж, я бы даже подумать не могла, что за океаном у меня где-то есть старшая сестра.
Неожиданная правда всплыла шесть лет назад, когда мы с отцом прилетели в Корею: он хотел представить меня Юне. Но от обуревавшей тревоги и стресса ему сделалось плохо с сердцем. Ему не успели оказать помощь в клинике «Хануль», куда его экстренно доставили. А ведь мы едва успели вместе отужинать. Наверное, это от того, что Юна была обижена на отца и держалась максимально холодно.
Затем по странному стечению обстоятельств произошла череда смертей наших матерей. Мать Юны, владелица психиатрической клиники «Yuna’s Mind», прозванной в честь дочери, не справилась с управлением автомобиля, зачем-то сев пьяной за руль. А моя… моя мать, которая не проработала ни дня после свадьбы с отцом, совершила суицид. Сочла, что не справится со мной.
Потеря родителей – наша общая боль с Юной. Оглядываясь назад, я с уверенностью могу заявить, что в свете связавших нас обстоятельств я не свихнулась, только благодаря ее здравому рассудку. Она оформила надо мной опеку и сделала мне корейское гражданство.
Сейчас Юне тридцать три года и она крепко стоит на ногах. Но я то знаю, как она успела намучиться со мной, тогда еще семнадцатилетней соплячкой. Мало спала и много работала, случались обмороки и не раз было зафиксировано истощение. Сестра изо всех сил пыталась обеспечить мое обучение в Японии, чтобы затем я помогала ей в частной клинике, которую она унаследовала после смерти своей матери.
Уже доходит шесть тридцать утра. Заря окрашивает небо в персиковые тона. Кухня заполнилась тревогой. Не сговариваясь, мы переметнулись в гостиную, уселись на диван. Обе устремили взгляд на фото отца, которое всегда находится на столике – словно символ нашей связи. Юна поправила рамку, ее пальцы коснулись стекла над улыбкой отца.
– Твой белый халат в шкафу. Гладила его… вчера.
– Юн, ты опять не спала? – в порыве обняла ее за талию – Спасибо, что… все это – мои слова оборвались, я только жестом указала на вытащенный мой сертификат из Киото в рамке, который мы возьмем с собой в клинику, чтобы затем повесить на стену.
Невольно сейчас перенеслась в события шестилетней давности. Аэропорт Инчхон. Юна, бледная, сует мне конверт с визой: «Там все оплачено. Это то, что тебе нужно».
Будто тоже об этом вспомнив, сейчас Юна резко отвернулась, чтобы скрыть слезы.
Мой взгляд упал на шрам на ее руке от внутривенных инъекций – одно из свидетельств того, через что ей пришлось пройти ради меня.
