Ангелы греха
Прошлая ночь свела меня с ума, теперь в моем доме больше нет животных. Теперь я понимаю, что они первое это увидели. То единственное фото, где они изображены ещё котятами моя жена держит эти милые комочки радости, вызывает лишь сильнейшую боль, ненароком скупая слеза стекает с моей щеки. Как у меня ещё хватает совести смотреть на эту блаженную троицу. Они двойня, которая осталась напоминанием о чем-то светлым после ее кончины. В их глазах я видел то сияние жизни и невинности. Если бы я тогда отправил их, куда подальше все бы было иначе. Они бы прожили и их животные души, не были бы осквернены такой бездной и чернотой. Всем теми пороками, что есть у рода людского грешного и порочного. Сначала исчезла кошка. Я искал ее целую неделю, но так и не нашел. Вечера послевоенной пустоты, в которые пушистые ангелы хоть как-то помогали пережить, то теперь сделались ещё хуже. Кот словно тоже скорбил. Я видел, как он увядает. Всю самую скромную еду я приносил теперь только ему, но он не ел. Он вечно тёрся вокруг меня, даже когда я его гладил, то казалось, что он все равно оставался в объятиях печали. Стоило пройти двум неделям и его не стало.
Он словно растворился в объятиях улицы. Но когда я почувствовал в чужом огороде запах распада, то я все понял и к моей скорби увидел. После победы почти все жили в нищете и разрухе. Многие огрубели или в край оскотинились, но это пугало меня больше. Эти дьявольские детские глаза мерцают, словно огоньки из самого ада. Я злюсь и в тоже время содрогаюсь от них. Словно дети сатаны. В этих выродках не осталось ничего святого. Каждый раз, когда я видел, эту компанию в душе все задыхались, от тревоги и полыхало от ненависти, к этим отродьям даже в нацистах из концлагеря я не видел таких лиц и таких улыбок.
Сейчас эти глаза охватывают ужас. Светловолосая сучка сидит на диване в небольшом недоумении. Мой здоровый револьвер изрыгает пламя смерти. Ее лицо разлетается по комнате. Теперь это спокойная девочка, мирно лежащая на диване. В проёме застыла ещё одна. Моя рука хватает гриву, и она гремит о стену, прежде чем с всхлипом вытирая кровавые сопли забиться в углу. Ствол во рту заглушает крики, но ее глаза такие же злые. Она смеётся? Тварь хочет что-то сказать.
–Мы вырвали ему глаза! Это было чудесно!
Безумный смех охватил ее. Волосы полетели вперемешку с мозгами по стене и стекают на пол. Пацан, который все это застал, кинулся прочь из здания, но пуля была быстрее.
Но он не кричит, никто из этих подонков не кричит, глаза лишь с опаской смотрят. Перед тем как его лицо было расплюснуто моим тяжёлым ботинком, сукин сын улыбнулся. Хруст черепа затмил остальные звуки. Его глаз вывалился из орбиты изо рта и поплыл поток крови вперемешку с осколками костей.
Заросли и стены заброшенной школы поглотили в себе хлопки и дали пробиться лишь тому небольшому отголоску. Чуть позже к закату порыв степного ветра раздул заросли, и выбитые окна, где лежали их тела. Эти порывы дули со степи. Зеленая масса, что представляла, из себя траву колыхалась тысячами шепотных голосов. Иногда мимо проезжали одинокие путники на мотоциклах. Их рычание, словно симфония, проносятся по дороге к огромной тени массивного дуба и небольшой деревянной постройки. Тени ветвей дерева поглощают остатки солнца. Руки держатся за высокий руль мотоцикла. Колеса вздымают пыль объезжая место с деревом. Другая дорога такая же пыльная ведет к мосту далеко от райцентра. Железный конь объезжает заправку и старую мотоциклетную базу.
Утренний свет проник в комнату, раздражая зелёные глаза. Рядом проснулась и одна из работниц заведения. Она с жадностью, молча принялась закручивать сигарету убирая локоны растрёпанных рыжих волос с обнаженной груди.
