Этой ночью Рене Рэй смотрела на небо в скверном настроении: сердце частило, по спине скользили холодные змеи, пальцы нервно теребили бляху ремня. Галактический диск выползал из-за горизонта неторопливо, вальяжно, отягощенный неимоверной массой миллиардов звезд. Рене знала: он закроет полнеба, когда взойдет, и засияет багрово-голубым соцветием с такой силой, что искусственное освещение станции выключат за ненадобностью. Всякий раз, когда позволяла работа, Рене дожидалась ночного восхода и с детским восторгом любовалась вырастающим из-за горной гряды Млечным Путем. При виде мерцающих спиральных рукавов, лихо закрученных гравитацией, и ядра, скрытого саваном плотных туманностей, всегда захватывало от волнения дух.
Но сегодня ее взор был прикован не к спиральному диску, а к черной сфере, которая плавно снижалась над посадочной площадкой. Мерно мигающие ходовые огни очерчивали идеально ровный контур на фоне ночного зенита.
– Есть ответ от экипажа, Фор? – обратилась Рене к стоящему рядом мужчине в серой униформе УЧС.
– По-прежнему молчат, – ответил он, задрав голову к небу. Сфера превратилась из едва заметного кругляша в шар размером с футбольный мяч. Огни вспыхивали зеленым, автоматика сажала аппарат плавно, неспешно. Фор продолжал: – Они давно вошли в зону действия нашего виртуала, но каналы ментального доступа перекрыты так, будто…
Он на мгновение замялся и с тревогой в глазах взглянул на руководителя базы.
– Что? – нетерпеливо подстегнула та.
– Будто там никого нет, – закончил он.
Рене сжала губы и снова посмотрела на небо.
– Экипаж на месте, жив и здоров, – без тени сомнения заявила она.
Сканирующие сенсоры продемонстрировали первый результат несколько минут назад, когда сфера находилась на расстоянии тысячи километров от форпоста «Ксифия» и только вошла в зону виртуала: все пять ортодоксов и два генмода присутствуют на борту исследовательского зонда и не имеют видимых повреждений. Но почему не выходят на связь и закрыли ментальные каналы?
Прожекторы дальнего действия взяли опускающуюся сферу на прицел. Лучи, будто гигантские световые руки, вели ее к посадочной площадке. Рене разглядела на борту четырехзвездие Объединенного исследовательского сообщества и надпись «Альтаир». Прошло еще несколько секунд, и зонд, мягко покачиваясь, опустился в самое перекрестье с точностью, высчитанной автопилотом до миллиметра. Поверхность обшивки засветилась голубоватым, гравитационные стабилизаторы зафиксировали аппарат; тот замер и погасил ходовые огни. На борту под самыми звездами и названием обозначились контуры двери. Открылся проход, и льющийся изнутри свет лег на встревоженные лица начальника базы и офицера УЧС.
– Заходим… – то ли спросил, то ли предложил мужчина.
Рене прислушалась. За спиной едва слышно, будто стесняясь привлекать внимание, стрекотали кузнечики; растущие неподалеку березы шелестели кронами под легкими порывами ветра; прожекторы глухо гудели. Больше ни звука. Из зонда никто не появился. Ни пилот, ни один из шести ученых не выдавали своего присутствия.
Рене вздохнула и, пытаясь унять волнение, ответила:
– Да.
Они подошли к зонду и остановились у самого входа. Переглянулись, словно ища друг у друга поддержки. Наконец Рене переступила порог и вошла в сферу, а Фор втиснулся следом.
Внутри было тихо. Пол мягко пружинил под ногами. В воздухе ощущалось необъяснимое напряжение, но Рене не могла определить его причину. Возможно, так на нее действовала абсолютная тишина. Не слышно было не только голосов – молчала и электроника.
Сделав несколько шагов по узкому коридору, Рене оказалась в главном обсервационном зале и замерла, будто ударилась в невидимую стену. В ее взгляде застыло изумление. Проглотив комок в горле, она зажмурилась, а потом разомкнула веки и поняла: перед ней не мираж и не виртуал-проекция.
