Анжелика проснулась. Стояла глубокая ночь. Легкое покачивание стоящего на якоре корабля было единственным проявлением жизни. Сквозь окна кормовой надстройки проникал лунный свет, очерчивая контуры дорогой мебели в салоне «Голдсборо», и в его отблесках посверкивали золото и мрамор отделки и изысканные безделушки.
Свет, однако, не достигал алькова, где на широком восточном диване свернулась клубочком Анжелика.
Ее разбудило острое, почти болезненное желание, смешанное с тревогой и страхом, что вот-вот случится что-то ужасное и ей грозит опасность. Она попыталась вспомнить сновидение, всколыхнувшее эти чувства – страх и желание – и вырвавшее ее из сна. Что же ей такое приснилось? Что Жоффрей обнял ее или что кто-то хочет ее убить? Но она так ничего и не вспомнила.
Осталось только болезненно-сладостное ощущение, которое пронизало ее всю, от низа живота до сосков и корней волос.
И еще остался страх.
Место рядом пустовало, что само по себе было не так уж необычно. На постели оставалась еще ямка от тела того, кто проспал здесь несколько часов. Жоффрей де Пейрак часто оставлял ее среди ночи и выходил прогуляться по кораблю.
Анжелика вздрогнула. Впервые с того момента, как они вошли в устье реки Святого Лаврентия, ее вдруг настигла мысль, которая до того возникала лишь мельком: они находятся во владениях французского короля.
Ее муж во Франции давно приговорен к смертной казни, а за ее голову объявлена награда. Теперь же они снова проникли на территорию, с которой некогда были изгнаны.
Конечно, они располагали значительными силами: флотилией из пяти кораблей. Но разве могло это сравниться с могуществом Людовика XIV, как бы далеко тот ни находился? Его влияние распространялось за пределы Франции, до самых окраин его королевства.
Здесь их подстерегало множество врагов, подвластных его воле. Суверен и здесь решал, кого казнить, кого миловать.
С тех давних пор, когда в лесах Пуату она сделала свой выбор, отважившись пойти против короля Франции, у Анжелики не возникало такого сильного ощущения, что ее загнали в западню. Ценой сверхчеловеческих усилий им с Жоффреем удалось бежать из Франции и обрести свободу в Америке. И вот теперь они слепо поддались соблазну приехать в Квебек, чтобы сыновья возобновили связь со Старым Светом, со своей родиной.
Что за безрассудство! И как только она позволила это Жоффрею? Как же она сразу не поняла, когда он решительно объявил: «Едем в Квебек!», что это чистое безумие, что никакого прощения они не дождутся и, пока здесь правит всемогущий король, они на этой земле будут в постоянной опасности? Какому наваждению они поддались? Какая ностальгия ими овладела? С чего это вдруг они решили, что принадлежность к дворянству сгладит все препятствия и что со временем месть короля ослабеет? Теперь они вновь оказались в его власти.
К этим отчаянным мыслям прибавилась окружавшая Анжелику темнота, и у нее возникло чувство, что она видит кошмарный сон. Ей вдруг показалось, что она действительно вернулась во Францию и находится у себя в замке в Пуату. Да не так уж и давно это было, каких-нибудь шесть лет назад. Она тогда осталась одна-одинешенька, все ее покинули. И ей тоже случалось просыпаться среди ночи от мучительного желания, от отсутствия рядом любимого, от тоски по утраченной любви и от страха перед обступившими ее со всех сторон опасностями.
Анжелику вдруг охватила дрожь, ее преследовало ощущение дежавю и неотвратимо надвигающейся беды.
Она вскочила с постели. Желая убедиться в том, что она по-прежнему находится на корабле, Анжелика принялась лихорадочно ощупывать мебель. Вот порфировый глобус, вот астролябия. Но это не принесло уверенности.
