ДАРИНА АРСЕНЬЕВА
Наши дни
Москва, октябрь
Монотонная речь многоуважаемого
профессора Преображенского обманчивой, убаюкивающей рапсодией
разносится по аудитории. Пожилой седовласый мужчина восседает за
кафедрой и ведёт неспешный диалог с самим собой. Именно так может
показаться на первый взгляд… Потому что на большинство его вопросов
в ответ звучит лишь постыдная тишина.
Если честно, большая часть
студентов откровенно спит. Оно и понятно. Пятница, последняя пара,
которая, к слову, заканчивается довольно поздно. Ещё и погода как
нельзя лучше располагает ко сну – дождь, ритмично барабанящий по
крышам, заливает улицы весь день напролёт...
Поворачиваю голову влево и не могу
сдержать лёгкую улыбку. Картина маслом: в то время как
преподаватель толкует о грамматике, Бобылёва и Вершинина возлежат
друг на друге и бессовестно предаются сладостному дрёму.
Михаил Валерьевич прерывает лекцию и
после затянувшейся паузы вымученно-горестно вздыхает.
С запоздалым ужасом понимаю, что он
в этот самый момент тоже поймал девочек с поличным. Пристальный,
хмурый взгляд из-под очков с широкой оправой и плотно сжатые губы –
прямое тому подтверждение.
Аккуратно толкаю Ингу локтем в бок.
Притом дважды. Девушка, однако, никак не реагирует и по-прежнему
продолжает пребывать в царстве Морфея. Ощутимо наступаю ей на ногу,
и только тогда она, часто моргая, распахивает подведённые стрелками
глаза.
– Спятила, Арсеньева?! – грозно
шипит, не сразу сфокусировавшись на моём лице.
– Вершинина, – глубокий голос
профессора тут же проясняет ситуацию, – будьте так любезны,
напомните нам, пожалуйста, сколько спряжений имеет латинский
глагол?
Инга расправляет спину, изящным
жестом перекидывает волосы через плечо и лишь после всех этих
манипуляций, с присущей ей невозмутимостью, смотрит на
Преображенского.
– Четыре, – прикрывая рот учебником
по латыни, шепчу я.
– Четыре, – повторяет она,
обольстительно при этом улыбаясь.
– Верно, – глядя на меня, кивает
профессор.
– Я всегда вас слушаю, Валерий
Михалыч, – зачем-то добавляет Вершинина.
Валерий Михалыч! Стыд
какой…
Бью себя по лбу тем самым учебником.
Надо сказать, в повисшей тишине выходит чересчур громко.
– Вы бы лучше соседку свою в чувство
привели, – недовольно комментирует мой казус преподаватель. –
Зарубите себе на носу, в школу идут для того, чтобы научили, а в
высшее учебное заведение приходят за тем, чтобы учиться!
Улавливаете разницу?
– Я ж вроде правильно ответила на
ваш вопрос, – искренне недоумевает Инга, закидывая в рот две
плоские таблетки рондо.
Преображенский припечатывает её
гневным взором.
– Хотите? – девчонка вскидывает
вверх руку. – Ничего запрещённого, просто мятные конфетки.
Посылаю ей выразительный взгляд.
Подарить бы этому человеку
тормоза... Иногда она серьёзно перегибает.
– Неслыханная дерзость! – возмущенно
кричит профессор, брызжа слюной. – Некоторые из вас… даже до первой
сессии не дотянут!
На этих словах голову с парты
поднимает и встрепенувшаяся Бобылёва.
– Звучит как угроза, – никак не
угомонится Вершинина.
– Вместо того, чтобы занимать чужое
место, шли бы вы… на завод пахать!
– На завод? Пфф… Не для того меня
мать растила, – насупившись, язвит Инга.
– Не надо, – тихо прошу я, под
столом накрывая её ладонь своей.
– И место моё, кстати, оплачено! –
угрюмо взирает на него она.
Боже, ну зачем дерзит, провоцируя
конфликт?
– Деньги – не гарантия того, что вы
останетесь в академии, – опасно прищуривается Преображенский. –
Здесь расслабляться нельзя, это вам не шарага какая-нибудь! В любой
момент можете вылететь отсюда как пробка!
– И снова угрожаете… – устало
вздыхает она, поднимаясь со своего места.
– Я вас ещё не отпускал! – пуще
прежнего гневается Михаил Валерьевич.
