Солнце плавило землю, воздух дрожал, песок впивался в кожу
горячими иглами, но это было ничто по сравнению с липким, гнетущим
ощущением в груди. Оно не имело формы, не имело объяснения, но было
здесь — холодным, чужеродным, обволакивающим, словно чья-то
невидимая рука легла мне на плечо. Я глубже втянула воздух,
пропитанный зноем и пылью веков, и заставила себя идти дальше, но
внутри что-то сжималось с каждым шагом. Странное чувство, будто я
уже была здесь… но это невозможно! Абсурдно! Я никогда не ступала в
эти пески, никогда не видела этих высохших, жаждущих неба скал, не
касалась ладонью древнего камня, прогретого солнцем. И всё же
сердце сдавило так, что стало трудно дышать.
Коллеги возбуждённо спорили, смеялись, делали снимки находки,
обсуждали масштабы раскопок, но я слышала их голоса приглушённо,
будто сквозь воду. Звук становился всё тише, отдалённее, пока
совсем не превратился в пустой гул, сливаясь с рокотом ветра. Я
моргнула, попыталась сосредоточиться, но реальность будто
отступала, оставляя меня одну в этом жарком, затаившем дыхание
мире. Словно я была здесь раньше. Словно это место ждало меня.
По спине пробежал холодный, липкий страх, неестественный в этом
знойном аду. Сердце ударило сильнее, но не от жары, не от духоты —
от чего-то другого. Я провела ладонью по шее, стирая капли пота, но
внутри оставался морозный ком, тяжёлый, неподвижный, впившийся под
рёбра.
Глупости. Я сжала пальцы, вцепившись в ремень сумки, заставляя
себя дышать ровнее. Это просто усталость. Просто переутомление.
Просто Египет.
Гробница не значилась в архивах. Её не должно было существовать.
Это было невозможно, нелогично, но она стояла перед нами, вырванная
из песков, как сердце, выбитое из груди времени. Камень был
древним, покрытым узорами, истёртыми ветром и солнцем, но стоило
нам расчистить вход, как на поверхность выступили иероглифы —
слишком чёткие, слишком хорошо сохранившиеся, словно сама история
пыталась их стереть, но не смогла. Я не верила в проклятия. Вечно
таинственные «неразгаданные цивилизации» вызывали у меня скорее
скептическую усмешку, чем страх. Но стоило мне взглянуть в этот
провал, чёрный, как бездна, как к горлу подкатил удушающий ком.
Тёмный зев зиял, словно глаз самого Аида, зовя внутрь, обещая
древние тайны или смерть. Воздух был неподвижным, застывшим,
тяжёлым, пропитанным чем-то, что невозможно объяснить. Я ожидала
привычной гробовой сырости, затхлости, но здесь было иначе — запах
тлена смешивался с чем-то иным, чем-то, что не должно было
оставаться спустя тысячелетия. Будто само время застыло в этих
стенах, отказавшись двигаться дальше.
Когда мы шагнули внутрь, мои пальцы невольно сжались в кулаки.
На стенах — надписи. Древние, выбитые с такой силой, будто тот, кто
оставил их, знал, что его никто не услышит, но всё равно пытался
кричать. Я неосознанно отшатнулась, глядя на выведенные символы,
смысл которых ударил в разум быстрее, чем я успела их
перевести.
"Не трогай корону, ибо она разбудит
проклятого."
Но я взяла ее в руки невольно и очень резко, поднесла к
глазам.
Холод пробежал по спине.
Гул. Сначала едва уловимый, будто шёпот ветра в каменных
коридорах, но он нарастал, заполнял пространство, проникал в кости,
сжимал виски раскалёнными тисками. Земля задрожала, словно
пробуждаясь после долгого сна, как живое существо, недовольно тем,
что его потревожили. Камень под ногами содрогнулся, и воздух стал
тягучим, густым, пропитанным древней силой, которая не должна была
существовать. Я разомкнула губы, но не смогла вздохнуть — грудь
сдавило, как будто невидимые пальцы сомкнулись на моём горле.
Где-то в глубине, далеко под нами, из самых недр земли раздался
низкий, протяжный звук. Он не был голосом. Он не был похож на
шёпот, вздох или рёв. Это был стон. Сама земля застонала, как будто
то, что находилось внутри неё, вот-вот вырвется наружу.
