Написанный Деометрией Жижикой, фельдъегерем на службе
лорда Александера Питта, Порт-Хлост, графство Питица
Когда Жюльен Петит был уже легендарным бардом, и бродячие
кукольники давали представления, в которых он являлся одним из
главных героев, а мамаши рассказывали малышам сказки на ночь, в
которых Жюльен, верхом на драконе, освобождал прекрасную принцессу,
я встретил старика-барда на ярмарке в Порт-Хлост. Двое мальчишек
бежали к полосатому полотняному балагану, и один другому кричал на
бегу:
- Жюльен приехал! Жюльен приехал! Он поет в балагане Одрика!
Я еще усмехнулся тогда – за Жюльена выдавал себя каждый второй
бродячий бард на Северном тракте, хотя я сам вообще сильно
сомневался в его существовании. Но поскольку письмо нотариусу, с
которым лорд Александер послал меня в Хлост, я уже передал, и
заняться мне было нечем, из любопытства, да еще из какого-то
озорства, я пошел за мальчишками. Хотелось взглянуть на того, кто с
таким бесстыдством выдает себя за героя сказок, никогда не
существовавшего на самом деле, как я думал.
Однако, уже подходя к балагану, я почувствовал будто бы укол, в
самое сердце – небольшой балаганчик Одрика был забит до отказа и не
вмещал всех желающих послушать барда. Любители бардовской песни
теснились на улице у входа и заглядывали за занавеску, пытаясь,
что-то там разглядеть. Из балагана доносился чистый, хотя и не
выдающийся голос и звуки мандолины.
В сказках и балладах о приключениях Жюльена, мне, как и вам,
наверное, приходилось слышать о некой волшебной вещи, которая
делала его великим Бардом – мандолина эльфов, волшебный напиток
Парсикамских магов, пузырек с драконьей кровью и так далее. Забегая
вперед, скажу, что отчасти все это правда – и мандолина Жюльена
действительно была сделана руками эльфов, и напитки он тоже вкушал,
самые разнообразные, хотя предпочитал сладкое красное вино, и
насчет драконьей крови – не совсем выдумки. Но не это делало его
великим Бардом. Мне, конечно, не раз приходилось наблюдать
выступления бродячих артистов, в том числе и тех, кто выдавал себя
за Жюльена. У некоторых из них и инструменты были получше, и
голоса, безо всяких волшебных напитков, намного сильнее и красивей.
Но, глядя на них, каждый сразу понимал – это подделка, не настоящий
Жюльен. Не было в них ничего особенного, легендарного, чего-то
такого, что непременно должно быть у легендарного барда.
Услышав голос в балагане, я сразу почувствовал – это голос
настоящего Жюльена. Я отказывался в это верить, но ноги уже сами
несли меня в балаган, я протискивался сквозь толпу, благо куртка
графского фельдъегеря вызывала у собравшихся здесь крестьян
бессознательное почтение и они расступались передо мной. Голос этот
не был ни особенно звонок, ни удивительно красив или глубок –
чистый, но не выдающийся. Между нами говоря, некоторые высокие ноты
великий бард явно не дотягивал и я не уверен, что у него было так
уж все хорошо с музыкальным слухом. Но как он пел! Сколько энергии,
задора и веселья было в этом голосе! Какая волна радости и счастья
шла от этого человека! Крестьяне в балагане стояли с блаженными
улыбками на устах, словно улыбались невольно, как зачарованные, и
пытались пританцовывать в такт незамысловатой, в общем-то, музыке.
Стояли они плотно, так что танцевать не получалось и толпа только
покачивалась и задорно подрагивала, в такт песне.
Ту песню теперь уже знают все – Жюльеновская стилизация под
крестьянскую плясовую, о том, как глупый хозяин продавал корову, за
медный грош. Любой крестьянин, в первом попавшемся трактире на
Северном тракте вам споет эту песенку, после третьей кружки пива.
Но тогда, в балагане старого Одрика, песня исполнялась, чуть ли не
впервые и имела особенный успех. Теперь уже мало кто помнит, что в
те времена граф Николас Брэд, сюзерен моего лорда Александера
Питта, или «рогатый Ники», как, втихую, называли его крестьяне,
ввел дополнительный налог на крупный рогатый скот – как раз тот
самый медный грош. Так что, песенка была с подтекстом – Жюльен
просто издевался над графом, и все в балагане это понимали. А кто
не понял сразу, до того дошло чуть позже. Примерно месяц, или два,
Жюльен бродил тогда по Северному тракту, распевая, среди прочих, и
эту песенку. Через три месяца ее горланил уже каждый мальчишка в
самой захолустной деревне, а над графом начали открыто насмехаться.
Еще через три месяца, собравшись в графском замке, дворяне графства
сместили графа Николаса и посадили на престол молодого графа
Алекса, сына Ники и большого приятеля моего лорда Александера.
Впрочем, прямого отношения к дальнейшему повествованию, эта история
не имеет.
