– Это возмутительно! Просто…
просто…
– Недопустимо? – заботливо
подсказала я беснующемуся мужчине, прикрывая зевок ладошкой.
– Да! Недопустимо! – он развернулся
ко мне лицом и, подойдя к столу, угрожающе стукнул кулаком по нему.
У меня это вызвало только очередной приступ зевоты.
Интересно, и что он так взъелся-то?
Ну подумаешь животное из запретного леса притащили, так не мы
первые, да и оно было таким маленьким, безобидным… Ну практически
безобидным. Кто же знал, что эта зубастая скотина перегрызет
толстые прутья клетки, сбежит и напугает до заикания магессу
Гэлвиндэйл?
– Он же даже не куснул её, –
озвучила я свою вполне разумную мысль.
– Не… куснул?! – ректор взъярился
пуще прежнего, весь затрясся, и я поняла: лучше бы я свою мысль
оставила при себе. – Он же ядовитый! Ты осознаешь это? Или ты даже
не удосужилась запомнить, что вам вдалбливали на лекции по
запретному лесу, а курс по «Магическим созданиям» ты вообще
соизволила проспать?!
Такого откровенного поклепа я не
смогла вытерпеть, поэтому спокойным, менторским тоном начала
вещать, донося простейшие вещи:
– Туркан ядовит только для тех
созданий, кто максимум, подчеркиваю, максимум крупнее его в два
раза. У тех, кто превышает данный порог, его слюна вызовет только
небольшое онемение в области укуса. Данная же особь весит от силы
шесть килограммов. А вы помните, как выглядит магесса Гэлвиндэйл?
Сопоставьте их массу. Для нее он размером с хомячка… И у магессы
его укус бы вызвал только искреннее недоумение.
– Во-о-о-он! – заорал ректор Геонор,
его красивое, мужественное лицо искривилось от гнева, а я, медленно
поднявшись из кресла, по которому я успела растечься и даже врасти
за бесконечно долгую проповедь, поплелась на выход. Ну а что? Меня
же попросили уйти. Я и ухожу. Наконец-то. Спать!
– Стоять! – рявкнул он, когда я
взялась за ручку.
С моей стороны донесся протяжный и
страдальческий стон. Я нехотя остановилась. Хоть бы он быстрее
определился: выходить мне или стоять.
– Я успела ещё что-то сотворить? –
когда молчание затянулось, задала я вопрос и устало привалилась
плечом к двери.
– Ты… ты уже пять лет, адептка
Шор’эншэ, творишь тут, в уважаемом и одном из старейших на этом
континенте заведении, не пойми что!
– Стараюсь, – буркнула и поспешно
добавила, чтобы от его крика не оглохнуть: – чтить традиции, быть
прилежной адепткой, о чем и свидетельствуют мои оценки. А что
насчет Ваших претензий, уважаемый ректор Геонор – почему постоянно
я одна за всех получаю нагоняи? Учусь я лучше всех на курсе все эти
годы, числюсь помощником у декана артефакторики, меня постоянно
всем ставят в пример, но…
– Именно! Пример безалаберного
поведения! Ты всех подначиваешь, и все пять лет ваша группа у всех
на слуху. Одна единственная! Все пять лет!
Да-да. И все эти пять лет ты,
очкастый, выносишь мне мозг. Как бы я не старалась, как бы меня все
не хвалили, сколько бы призовых мест я не заработала – я почему-то
постоянно сижу у тебя в кабинете, и ты на меня орешь и за что-то
отчитываешь! Даже сейчас я получаю выговор за чужие провинности. Не
я притащила этого несчастного туркана в академию, но именно на меня
сразу подумали. И я, понимая, что с ректором спорить бесполезно, и
я только дольше просижу в его кабинете, не сопротивлялась, когда он
мне час промывал мозги, а только согласно кивала.
Мне кажется, оступись я хоть немного
серьезней за эти годы, и он бы с радостью меня сразу вышвырнул за
порог Академии. Да он и мог бы отчислить давно, но что-то его
останавливало. И каждый раз находясь в этом кабинете и слушая его
речи, я задавалась вопросом: «Почему именно я?». У меня была даже
теория на первом курсе – я единственная «без роду и племени»,
остальные одногруппники – кто сын посла, кто племянник
высокородного какого-то, в общем, все молодцы и на них ни в коем
случае нельзя кричать. Зато можно вдоволь поорать на меня и отвести
душу, ведь никто не придет и не заступится, не выскажет ему
недовольство и, что самое важное, не перестанет спонсировать
Академию.
