Научно-исследовательская станция «Ярава», побережье Карского моря. 3 марта
Михаил Кравчук стоял в ванной комнате жилого модуля, опершись на раковину и таращась на отражавшегося в зеркале нездорового, на пределе нервного истощения человека. Щетина торчит неопрятными островками, зрачки расширены, глаза, обведенные темными кругами, лихорадочно блестят, правое веко подергивается, искривившийся в неприятной ухмылке рот беззвучно выплевывает проклятия.
– Ну и рожа у тебя! – пробормотал он, обвиняюще ткнув в отражение указательным пальцем. – Да пошло всё! – Он обнажил зубы в недоброй ухмылке и с силой запустил в зеркало электробритвой. Стекло треснуло, поделив его лицо на десяток искаженных кусков. – Сжечь! Нужно всё сжечь! Главное – оранжерею!
Последние три дня он почти не спал. Каждый раз, когда он закрывал глаза, ему чудились шорохи в коридорах, посторонние звуки там, где никого не должно быть. А в оранжерее… Проклятые растения! Они шевелились, когда он проходил мимо. Листья поворачивались вслед за ним, ветви тянулись, будто пытаясь коснуться, а в зарослях кустарников… Гифы! Это точно грибные гифы! И он слышал голос в голове. Растения разговаривали с ним, манили сладкими обещаниями…
– Присоединяйся к нам, – нашептывали они. – Стань частью большего! Перерасти себя!
Этот голос, рождавшийся внутри его черепной коробки, обволакивал разум, пугал, сводил с ума. Михаил больше не мог доверять никому вокруг. И своему рассудку тоже.
Сжечь! Он должен сжечь оранжерею!
Внезапно перед его глазами будто бы опустился занавес. Настала тьма. Он глубоко вдохнул, не позволяя ничему в себе пошатнуться и заколебаться.
«Что толку в свете, открывающем картины ужаса?» – прозвучал в его голове знакомый голос.
Пространство вокруг зияло кромешной чернотой. Темнота смотрела на него – непроглядная, безглазая, бесформенная, не имеющая границ, лишенная каких-либо ориентиров. Дыра в реальности. Больше, чем пустота. И он будто провалился туда, в невесомость.
– Ты не переубедишь меня, – прошептал Михаил.
– Объясни, что не так в моем предложении?
– Меня не устраивает цена.
Он тряхнул головой, поморгал. Зрение вернулось – так же внезапно, как прежде исчезло. Бесконечная тьма растворилась.
Нельзя медлить!
Бросив бритву в раковине у разбитого зеркала, он пошел в раздевалку. Губы пересохли, ладони вспотели. Когда он застегивал молнию на куртке, пальцы немилосердно дрожали. Он закрепил налобный фонарь, захватил ружье, застегнул капюшон и натянул рукавицы.
Снаружи неистовствовала метель. -28 – настоящая весна! Злобно бился ветер, забрасывая снежными зарядами. Стены скрипели, словно невидимый зверь проводил когтями по стали или стеклу. Дверь сопротивлялась, отказываясь открываться. Сама станция не желала выпускать Михаила из своей власти.
А если… Нет-нет! В двери нет автоматики! Незачем еще додумывать: он и так сделался параноиком и близок к полному помешательству!
Михаил распахнул дверь и шагнул наружу, пошатнувшись под ударившим его в лицо ледяным ветром. Снежинки слепили глаза даже сквозь защитные очки, бешено метались в воздухе, сливаясь в сплошную белую пелену. Уже в трех шагах нельзя было ничего разглядеть. Он пошел по тропинке к теплым гаражным боксам: там хранилась часть бочек с топливом, а также канистры. На тропинке успело намести сугробы, и Михаил проваливался в снег почти по колено. Каждый шаг давался с трудом. Ветер норовил сбить с ног, не позволял дышать. Михаил остановился, надвинул поглубже капюшон, наклонил голову, вжав ее в плечи, и вновь двинулся вперед.
Белесая мгла вокруг, завывания ветра, приглушенный хруст снега под ногами… Что-то не так… В вихрившихся снежинках, в кружении метели Михаил почти ничего не видел. Но ему казалось, что он чувствует чье-то присутствие. Он скинул с плеча ружье, крутанулся, настороженно поводя стволом. «Почудилось, – решил он. – Никого тут нет. Погода не располагает к прогулкам».
