Он не помнил, кто он, как его настоящее имя. Он называл себя Фантевисом – бродягой, если перевести с вернигского. Он скитался неприкаянно и бесцельно, в полном одиночестве, избегая общения с кем-либо, не запоминая места, которые посетил.
Он потерял способность думать о слишком многих вещах. Он разучился писать. Он часто ловил себя на том, что рисует невразумительные каракули, полагая, что пишет буквы и облекает в слова непомысленное и невысказанное. Сами слова ему тоже начали изменять – они путались и не желали складываться во фразы.
День за днем он наблюдал за собственным угасанием. Ощущение полной и совершенной безысходности стало его постоянным спутником. Он словно шел по сужающемуся коридору, в котором не было выхода и стены которого все больше давили на него. Он чувствовал себя в ловушке и мечтал избавиться от этого ужасного состояния. Избавиться – означало выбрать смерть. Но он всё тянул, хотя и боялся упустить момент, когда еще мог достаточно ясно мыслить, чтобы принять решение, для которого эта ясность мысли была необходима.
В один из дней он остановился в провинциальном городке на севере Велгарии, названием которого ему не пришло в голову поинтересоваться. Велгарцы не имели привычки докучать магам, задавая неудобные вопросы, и ему без лишних слов указали лучший постоялый двор. Деньги у него всегда водились – кошелек с серебряными монетами и бархатный мешочек, полный алмазов и рубинов. Он не помнил, где их взял, и не считал это важным. Впрочем, в его жизни больше не было ничего важного и заслуживавшего внимания. Да и едва ли его убогое существование заслуживало право называться жизнью.
Он не следил за течением времени. Все окружающее воспринималось размыто и неясно, будто мир был подернут скрадывавшей детали пеленой.
Он смутно сознавал, что стояла поздняя осень. По скрипучей лестнице он спустился на первый этаж, где находилась таверна, молча сел за столик у окна, накрытый не слишком свежей скатертью. Люди в зале, как и все жители города, обеспокоены были тем, что юг снова охвачен вроде бы отступившим Мором, и эта вторая волна грозит, в конце концов, дотянуться и до севера, что торговли не стало, что дороги полны беженцев и разлагающихся на обочинах трупов, а неубранный урожай сгнивает на корню. Его эти известия мало трогали. Он дождался, пока ему принесут кашу и кружку с травяным чаем, из-под крышки которой выползали струйки пара.
За окном падал снег. На фоне пасмурного неба с трудом угадывались заснеженные силуэты гор, у склонов которых приютился городок. Улица казалась обманчиво чистой. Тонкий белый слой успел припорошить всегдашнюю грязь.
Он снял с кружки крышку, вдохнул горький аромат трав. Хлопнула, скрипнув, входная дверь, и снаружи ворвался холодный ветер. Кто-то вошел. Фантевис напрягся. С внезапной остротой и отчетливостью он уловил исходившее от посетителя Излучение, поймал на себе пристальный взгляд. Вошедший, постояв у порога, приблизился, откинул с головы отороченный мехом капюшон, обнажив белые, убранные в хвост волосы. Прозрачные глаза смотрели разочарованно и с жалостью.
Фантевиса пробила дрожь. Внутри него что-то всколыхнулось, затрепыхалось, заёрзало – что-то, что до того лежало недвижным давящим грузом. Пришелец казался ему смутно знакомым.
– Флинн! – назвал его стоявший перед ним мужчина. Призрак из растворившегося в небытии и забвении прошлого. – Флинн! Это хорошо, что я тебя, наконец, нашел.
Фантевис бросил на пришельца недоуменный взгляд:
– Кто ты?
– Ты не узнаешь меня?
– Н-нет, – подумав, ответил Фантевис.
Он отпил чай из кружки. Мужчина продолжал стоять и смотреть на него, потом сел напротив и произнес:
