Он не за мной пришел. За моим бывшим мужем.
Мне просто не повезло.
Злой… Изуродованный. Взбешенный тем, что мой муж с ним сделал. А
вместо него нашел меня – одну в большом доме, беззащитную.
В холодном гараже, куда он меня забрал, темно. Запястья горят от
наручников. Я не сумела освободиться, только руки себе содрала.
Теперь я догадалась, почему в доме меня оставили одну. Потому что я
овца на заклание. Жертвенное животное, которое швыряют хищнику,
чтобы он утолил жажду крови.
Перед дверью раздаются тяжелые шаги. Когда она открывается, я
поднимаю заплаканное лицо и сердце сводит от страха. Он приковал
меня к стойке, я сижу рядом с ней. Мне некуда деться.
– Привет, Ника, – сильно, с сексуальным придыханием, говорит
он.
Меня бросает в дрожь. Так страшно, что хочется кричать. Плохая
идея, он оборвет мой крик ударом. Схватив за горло, он вздергивает
меня на ноги. У него необычный парфюм. «Грязный», горький, с
запахом сырой древесины и чего-то терпкого. Я задыхаюсь от этого
запаха и боли в горле.
Беспредельщик – могучий мужчина. У него бычья шея, мощные плечи,
а рука крепкая, как сталь. Час назад он забил человека насмерть.
Плетеный браслет из красных нитей растрепался и разлохмаченный край
щекочет шею. Мне так страшно, что я воспринимаю реальность
урывками.
– Где этот ублюдок?
– Не знаю… – еле шепчу я.
Я была готова к вопросу. Я его ждала. Я не знаю ответов и боюсь,
что Беспредельщик заставит меня отвечать. Он будет жесток, потому
что у него нет причин быть мягким.
– Ага, – говорит он, из-за пояса сзади выдергивает пистолет и
упирает мне в лоб. Я плачу, тело обмякает. Холодным дулом он ведет
по носу вниз, проводит по влажным губам, словно предлагает
попробовать. От оружия мерзко несет металлом, холодным вкусом
страха и пота, гарью и оружейной смазкой.
– Где девочка?
– Что? Моя дочка? – я так пугаюсь, что снова могу говорить. –
Почему ты спрашиваешь про дочку? Она ни при чем… Беспредельщик,
прошу… Тебе нужен мой муж, не она!
Прозвище его злит. Он сжимает пальцы и я хриплю, пока он зло
дышит мне в рот. На лице багровые шрамы от ожогов. Я не хочу на них
смотреть и закрываю глаза.
– Как ты меня назвала? – дуло давит сильнее.
– Прости, – шепчу я, а по щекам быстро ползут слезы. – Прости
меня… Прости. Только не убивай. Я тебя умоляю, не убивай нас!
Он смотрит на мои губы. Проводит большим пальцем, сминая их: то
ли заставляет замолчать, то ли наслаждается их сочностью. Я знаю,
он убьет меня, как остальных. Потому что так принято по их
законам.
– Отец сказал, если я не достану твоего мужа, привезти семью.
Тебя и дочь.
Его клан злится на нас. Раньше я выла в разлуке по дочери, а
сейчас рада, что она не со мной. Им нужен кто-то, кого
демонстративно казнят. Кому отрежут пальцы, уши, затем голову и по
кускам отошлют моему мужу в наказание.
Нижняя губа дрожит, но я набираюсь храбрости.
– Возьми меня, если хочешь, – срывающимся шепотом предлагаю я. –
Возьми меня, Беспредельщик. Только ее не трогайте. Ей всего
пять.
Я говорю, преодолевая мощные пальцы на шее. Мне больно, но я
должна его уговорить. Обязана. Сердце обливается кровью, горит в
страхе по ребенку.
– Я не знаю, где она. Нас разлучили. Прошу…
Я молю, а он смотрит на мои ноги. Ремешки босоножек туго
врезались в лодыжки. Ему это нравится. Навевает ассоциации с
путами, связанными ногами, с доминированием, властью, сексом. Он
поднимает безжалостный взгляд. Женщинам такого мужчины полагается
крепко затягивать ремешки на ногах, чтобы все видели: она при муже,
у него крутой нрав, и ей многое приходится терпеть в этих
отношениях.
– Скажи спасибо своему ублюдку, из-за него тебя приговорили. Я
должен отвезти тебя в Москву. Ты можешь поехать в мешке для трупов,
– продолжает он. – А можешь стать моей женой. Тогда я буду на твоей
стороне, когда ты окажешься там.
