Под ногами густо хлюпает строительная грязь, хрустит
галька, быстро мелькающие деревянные перегородки уже начинают
раздражать — им не было конца, вперемешку с железобетонными
блоками они вызывают тошноту. Сердце глухо бьётся в груди как
взбесившаяся птица, норовя вот-вот вырваться сквозь хрупкие ребра.
Дышать становится тяжело, легкие горят от недостатка кислорода:
сказываются усталость, плохое питание и проблемы со здоровьем.
— Помогите! Кто-нибудь, на помощь! — в тишине,
прерываемой лишь топотом двух пар ног, раздается сорванный голос
молодого парня. Он старается бежать изо всех сил, вкладывая в ноги
все свое желание жить. Страх сковал его и без того туговатый разум,
поэтому он не может ничего, только бежать и орать, как ополоумевший
раненый зверь.
Гнавшийся за ним не издавал ни звука, он преследует ловко и
быстро нагоняет.
Когда парнишка уже совсем выбился из сил, впереди показалась
высоченная стена, преграждавшая путь. Если бы спасавшийся мог
соображать здраво, он бы сразу рассудил, что в этом и заключался
план преследователя. Однако здраво он не рассуждал, поэтому как
дурной впечатался в стену и полностью развернулся, чувствуя
лопатками холод бетона.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — руки взмахнули над
уровнем груди, создавая короткое ощущение безопасности.
Молчаливый преследователь замедлился и уже осторожно
приближался, сверкая в руках охотничьим ножом.
— Ты не виноват. Просто попал под раздачу, — вдруг
заговорил он терпким низким голосом, совсем выбивая крохи сознания
из головы слабоумного мальчика. Его сковал настоящий животный
страх, он лишь часто моргал, как в каком-то дешевом фильме, не
понимая, как они оказались здесь. Слова мольбы долго задерживаются
на губах шипящим звуком, он заикается, и сейчас особенно
сильно.
— П-прошу вас… — глотая слезы, он сползает по стене на
холодную землю и дрожит сильнее прежнего.
— Не бойся. Больно не будет, — незнакомец опускается на
корточки. Он говорит ровно, его руки не дрожат. Только темные омуты
глаз выдают лихорадочным блеском волнение.
Слова звучали как гвозди, что забивались в гроб, и с каждой
секундой песок жизни ни в чем неповинного парня безвозвратно
утекал. Он вдруг на секунду осознает для чего незнакомцу нож.
Громкое испуганное мычание вырывается из самого живота, и руки
снова взлетаю вверх, закрывая искорёженное судорогами лицо. И без
того горящие от ветра щеки покрывают соленые слёзы. Но сочувствия
или даже банальной жалости у преследователя это не вызывает.
В одно мгновенье нож сверкнул в свете мутной луны, послышался
короткий вскрик, и липкая теплая кровь заструилась по животу.
Мальчик тихо хрипит с широко распахнутыми глазами и слабой рукой
цепляется за одежду. Вместе с хрипом изо рта выливается кровь,
заставляя давиться ею и извиваться ещё сильнее. Боль, острая и
мучительная, только спустя несколько секунд становится осознанной,
но уже слишком поздно её чувствовать. Мертвые не чувствуют.
Неизвестный убийца медленно поднимается и глубоко втягивает
потеплевший весенний воздух. Звенящая тишина режет по ушам и давит
на плечи тяжелым грузом. Всё затихло, и только молодая листва
беззаботно шуршит где-то сверху. Мощный дуб прячет от неба
несчастного мальчика и даже не подозревает об этом. А кровь,
покидая уже бездыханное тело, течет к корням дерева, впитывается в
землю, стремится к корням…
Уходящий последний раз оборачивается. Застывший взгляд голубых
глаз смотрит куда-то сквозь пространство и время. И на душе
становится мерзко. Мерзко от самого себя. Заказы всегда были крайне
разными и по возрасту, и по оплате, к этому пришлось привыкать. Но,
вне зависимости от убийства, после бурной борьбы жертвы или после
убийства без сопротивления, на душе одинаково мрачно сгущалась
зияющая пустота.
