Еще минуту назад сомнения не сковывали движений, а теперь даже тяжело моргнуть. Слишком уж красивая вывеска на двери: «Борцы с одиночеством».
Лижень много фантазировал, как станет одним из них. А теперь, стоя у двери, ему хотелось сбежать. Он казался себе слишком щуплым и липким. Вокруг не было ни тени дерева, ни навеса, чтобы укрыться от палящего солнца. Не было и автобуса, чтобы вернуться домой. Не было вообще ничего, что могло бы помочь.
Дверь открыл широкий мужчина, который, обернувшись, крикнул:
– Проклятое жулье, столько просить за урны! – мужчина презрительно взглянул на Лиженя. – А ну, брысь, щенок!
Лижень громко сглотнул и уже хотел убежать, но старикашка, стоявший за прилавком, поманил его рукой. Увидев его добрый взгляд, Лижень нерешительно замер в дверном проеме.
– Лижень, проходи-проходи, не стой в дверях, давай-давай, – старик с роскошной шевелюрой заманивал его добротой.
Еще одно малюсенькое сомнение, и наконец-то Лижень шагнул внутрь, в место, о котором слышал от деда столько раз, что даже и не знал, чего ожидать: разочарования из-за того, что все оказалось не таким, каким рассказывал дед, или радости – от того, что все оказалось не таким, как он рассказывал.
Свет тысячи солнц разливался по полу, но зачерпнуть его не давали стражи-манекены. Какой-то злой шутник нарисовал им нахмуренные брови да мелкие глазенки, от которых негде спрятаться. Те, кто входил в бюро, надеялись, что манекены моргнут – и тогда можно будет пройти вглубь зала. Но Лижень зашел так далеко не для ожидания вечности. Он моргнул сам и проскочил вперед, чем рассмешил старика.
Лиженя окружили каскады стеллажей, охраняемые пухлыми стражами-свечами, вооруженными копьями благовоний. Это единственное место во всем Китае, где благовония не курились, а как известно, где приятно дышать, там приятно и смотреть. Поэтому Лижень смотрел на витрины.
Под стеклами слева скучали зажигалки всевозможных форм и размеров, разноцветные ткани и ленты.
Под правыми витринами лежали: церемониальные деньги, предметы быта, крошечные домишки и машины – всему этому было суждено сгореть, ведь только так эти предметы можно передать покойному на тот свет.
Синие ведра у витрин облепили белые бабочки. Лишь по желтым брюшкам Лижень распознал, что это ирисы – цветы, которые раздадут щедрым родственникам, явившимся на похороны с толстыми конвертами юаней.
В бюро было все, чтобы не чувствовать себя одиноким на том свете. А чтобы не чувствовать одиноким на этом, за спиной старика во всю длину стены располагалась особая полка. Погребальные урны горделиво выпячивали свои росписи. Одна с лазурным драконом, оплетающим окружность, так приглянулась Лиженю, что он невольно задумался о вечном.
– Дорос до бюро? – нарушил задумчивость старик.
– Да, господин Пэнг!
Пэнг смущенно почесал затылок, бросил взгляд на помощника в дальнем конце зала. Тот криво усмехнулся и язвительно бросил:
– Господин!
– Просто Чен, – мягко поправил Пэнг.
– Х-хорошо, Чен… – пролепетал Лижень.
Чен одобрительно кивнул в сторону помощника, расплылся в фирменной улыбке и деловито продолжил:
– Чен Пэнг, хозяин бюро. Чем могу помочь?
Лижень испуганно покосился на посетителя и, стараясь не мешаться, шаркнул к помощнику.
– Бойся, они кусаются! – по-идиотски заржал помощник, пиная дверь, за которой скрывалась лестница на второй этаж.
Лижень решил не дожидаться, когда сомнения настигнут его. Он рванул к лестнице, споткнулся о собственную тень, но вскочил с такой прытью, будто наверху ждала богиня счастья. Хотя в действительности им двигало лишь нетерпеливое желание стать частью вселенной дедушкиных баек. Вселенной, где борцы исхитрялись ради пачки юаней и, конечно, скрашивали чье-нибудь загробное одиночество.
