Знаете, что самое обидное в измене? Нет, не предательство. И
даже не ложь. А то, что застаёшь её всегда в самый неподходящий момент. Вот как
я – в розовых тапочках-зайцах с оторванным ухом и с половником в руке.
Половник, кстати, тоже с историей – свадебный подарок от свекрови. "Чтоб
суп варила, а не ерундой занималась", – сказала тогда. Ну что ж, мамаша,
суп я варю. Точнее, борщ. А вот ваш сыночек ерундой как раз и занимается.
Но обо всём по порядку.
18 декабря, вторник, половина восьмого вечера. Я стояла у
плиты и колдовала над борщом. Тем самым, маминым, со свёклой с дачи, с
секретным ингредиентом (ложка сахара, но это между нами). Завтра у нас с
Серёжей годовщина – тринадцать лет, между прочим. Чёртова дюжина, как
выяснилось позже. Но тогда я ещё не знала, что примета сработает с точностью
швейцарских часов. Которые, кстати, Серёжа себе купил месяц назад. "Премию
дали", – сказал. Ага, щас! Премию ему Машка дала, как выяснится через
двадцать минут.
Борщ булькал в кастрюле, как гейзер в Йеллоустоне (видела в
передаче по "Дискавери"). Капуста уже размякла, картошка разварилась
в самый раз, морковка отдавала сладость. Красота! Я помешивала варево и
мурлыкала что-то из "Позови меня с собой", кажется. Вот уж
позвал, называется. Прямо в ванную позвал, гад!
Барсик – это наш кот, рыжий террорист семи лет от роду –
сидел на своём любимом стуле и смотрел на меня с таким выражением морды, будто
я не борщ варю, а цианистый калий развожу. Потом вдруг вскочил, выгнул спину
дугой и зашипел на дверь. Да так зашипел, что чайник на соседней конфорке
присвистнул в знак солидарности.
– Ты чего, Барсюня? – удивилась я. – Мышь учуял? Или крысу?
Как в воду глядела. Крысу он учуял. Двуногую. В красном
кружевном белье.
Кот продолжал шипеть, причём так выразительно, что шерсть
дыбом встала. У него, не у меня. Хотя потом и у меня тоже встала, но это уже
другая история.
– Да что с тобой, охламон рыжий? – я погрозила ему
половником. – Опять соседский Мурзик на площадку нагадил?
Барсик фыркнул, спрыгнул со стула и демонстративно ушёл в
коридор, задрав хвост трубой. Обиделся, значит. Ну и ладно, у меня борщ важнее
кошачьих истерик. Хотя надо было прислушаться. Коты – они чувствуют. Особенно
предательство. И крашеных за версту чуют.
Попробовала на соль – маловато. Соль у нас хранится в
ванной, в шкафчике. Не спрашивайте почему – это ещё со времён ремонта повелось,
когда кухню красили, а жить-то надо было. Так и осталась. Традиция, мать её.
Дурацкая традиция, как и привычка Серёжи говорить "я на важной
встрече", когда он... Впрочем, я забегаю вперёд.
Выключила газ (борщ должен настояться, это вам любая хозяйка
скажет), сняла фартук с вишенками – подарок Серёжи на прошлое восьмое марта – и
пошлёпала в ванную. В тапочках-зайцах, разумеется. Левый заяц грустный – ухо
ещё в прошлом году оторвалось, когда Барсик решил поиграть в тигра-охотника.
Пришила, конечно, но криво. Теперь заяц похож на ветерана боевых действий. Или
на меня после тринадцати лет брака.
Коридор у нас длинный, метров пять. По пути прошла мимо
нашей спальни (дверь приоткрыта, странно – Серёжа всегда закрывает, особенно
когда там "важные документы раскладывает"). Мимо гостиной (телевизор
бубнит, новости про доллар, опять растёт, зараза, как и аппетиты некоторых). До
ванной оставалось два шага, когда я услышала... хихиканье?
Женское такое, игривое хихиканье. Знаете, как в дешёвых
сериалах, когда героиня изображает дурочку? Вот именно такое. Только в сериалах
это смотрится менее пошло, чем звучало из нашей ванной.
Дверь в ванную была
приоткрыта, оттуда лилась полоска света и... пар. И ещё – запах. Чужих духов.
Приторных таких, французских. Я эти духи ненавижу
с институтских времён – одна стерва из параллельной группы ими поливалась.
Литрами поливалась. Кстати, её тоже Машкой звали. Совпадение? Не думаю!
