Неволя
Сколько я уже здесь? Неделя, месяц, а может, уже год? Дни превратились в единое месиво, состоящее из каторжных работ и пребывания в постоянном бреду. Мозг, словно ватный, напрочь отказывается воспринимать действительность.
Поначалу я делал зарубки на манер тех, что оставлял Робинзон Крузо на необитаемом острове. Но когда меня перевезли в третий раз, я потерял счёт времени и запутался. Да и сложно было сказать, день сейчас или ночь, который час или даже время года. Некоторые утверждали, что на поверхности наступила зима. Якобы изменился поток сквозняка, который теперь покидал подземное царство. Возможно, они были правы, не знаю.
Все мои мысли занимал голод. А ещё я хотел бежать, но не знал, как и куда. Хотя некоторые намётки плана составлял каждый раз перед тем, как провалиться в тяжёлое забвение под названием сон. И самым сложным было то, что я не мог ни с кем поделиться. Выродки очень грамотно ломали людей, разрушая наше единство. И когда кто-то из нас слишком долго общался с соседом по выработке, его попросту перевозили в другое место. А может, и убивали. Никто не знал наверняка.
Помимо прочего, они смогли выстроить целую сеть стукачей, которых кормили чуть лучше, да и работа им доставалась полегче. Меня тоже ломали и заставляли доносить на ближнего. И положив руку на сердце, скажу честно: я много раз жалел об отказе. Помогала ненависть. Лютая, настолько обжигающая душу, что я даже представить не мог существование подобного чувства.
– Бойся! – пролетел крик по цепочке людей.
Я присел, прикрывая голову руками, и открыл рот. Вдалеке грохнул взрыв, а через мгновение из ноздрей вылетели сопли от воздушно-звукового удара. На голову посыпалось мелкое крошево, но ничего критичного не упало. Немытые, воняющие всем, чем только можно, тела зашевелились, передавая из рук в руки острые тяжёлые камни. Мимо прошмыгал человек, который катил садовую тачку, заполненную мелким гравием.
Никто из нас не понимал, зачем мы копаем и куда ведёт тоннель. На этот счёт у меня была своя теория: нас специально занимали тяжёлым трудом, чтобы не оставалось сил на всякие глупости. Кормили лишь для того, чтобы мы хоть как-то могли волочить ноги. И это было самое невыносимое. Жрать хотелось постоянно. Мы засыпали и просыпались с чувством голода. Оно преследовало нас в течение дня, а может, и ночи. Этого не понять, когда над головой нет солнца.
Очередной камень больно врезался в ладонь. Я зашипел и выронил его, едва успевая убрать ногу. А когда нагнулся, чтобы поднять, перед носом упала грязная скомканная бумажка. Подняв глаза, я встретился взглядом с соседом по цепочке. Его лицо было настолько грязным, что невозможно запомнить черты. Я бы не узнал его, даже если бы мы спали на соседних топчанах.
Мимо шаркающей походкой пробрела ещё одна тень, некогда бывшая человеком. Скрип колес его тачки, был слышен задолго до его появления в тусклом пятне света, что давала закопчённая керосиновая лампа.
Сосед по цепочке быстро наступил ногой на бумажку, пряча её от случайного взгляда, и, заговорщицки подмигнув мне, отвернулся, чтобы подхватить следующий камень.
Взгляд снова упал на записку, которую я незамедлительно подхватил и сунул в трусы. Читать её здесь и сейчас равносильно самоубийству. Кто-нибудь обязательно настучит.
К слову, а вдруг это подстава? Откуда они знают, что мне можно доверять? Почему они? Да вряд ли речь идёт об одном человеке, когда в дело вступает записка. И вот вопрос: мне она предназначалась или попала на глаза случайно?
В любом случае сосед рисковал. Даже если я не стукач, то сейчас в моих руках находится билет в их ряды, где в жидкую похлёбку добавляют не только лапшу, но и немного мяса.
