Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым
Подёрнулись угли костра.
Вот и окончилось всё,
Расставаться пора.
Ю. Визбор
Глава первая
— Милостивый сударь! Не соблаговолите ли вы признать, что
леди Катрин самая прекрасная и благонравная из всех женщин под этим солнцем?
Произносящий этот бред абсолютно серьезным тоном и с
подобающим выражения лица, рыцарь сидел на отличном боевом коне, в левой руке
держал шлем, а правой оглаживал рукоять меча. Белокурые волосы, остриженные на
уровне плеч слегка шевелились на легком ветерке, чего нельзя было сказать о
усах и бороде. Потому что их у этого, невесть откуда взявшегося, задиры еще не
было. Только легкий темно-русый пушок на верхней губе.
— Для начала хорошо бы представиться, — беру паузу для
обдумывания ситуации.
— О, прошу прощения за невольную неучтивость, сударь, — чуть
склоняет голову рыцарь. — баронет Альберт фон Ройтенберг к вашим услугам. Итак?
Что вы ответите?
— Антоний Полесский, — киваю в свою очередь, одновременно
давя знак спутникам не вмешиваться. — Видите ли, сударь, я охотно признал бы
правоту ваших слов, если б хоть раз в жизни видел вашу даму сердца. А поскольку
судьба распорядилась иначе — не могу ничего ответить, как в отрицательном
смысле, так и утвердительном.
— То есть, сударь, — улавливает в моей витиеватой речи лишь
суть сказанного фон Ройтенберг, — вы не
считаете леди Катрин самой прекрасной и благонравной?
Ситуация меня слегка забавляет, но не на столько, чтоб после
десятичасового сидения в седле, я был готов над ней посмеяться. И безусый юнец
уже начинал меня раздражать, как муха, которая во всей комнате не нашла лучшего
места чем твой нос, причем — именно в тот миг, когда сон уже почти лег на веки.
— Если вам угодно именно так трактовать сказанное, сударь, то
не стану вас отговаривать. Каждый вправе думать, что ему хочется. И закончим на
этом…
— О, нет! — радостно, словно ему наконец-то поднесли что-то
вкусное, вскричал юный рыцарь. — Вы, сударь, не уйдете так просто от ответа.
Последний раз предлагаю вам признать леди Катрин самой прекрасной и самой
благонравной из всех женщин. В противном случае я заставлю вас сделать это
силой своего оружия!
— Да отцепись, ты… — произношу уже не так миролюбиво. (муха
таки достала) — Повторяю: я никогда в жизни не видел эту даму, а посему ни с
какого боку не могу оценить ее достоинство.
— Я вас услышал, милостивый сударь! — юноша буквально лучился
радостью. — И вызываю на поединок. А поскольку вызов следует от меня,
предоставляю вам выбор оружия. А также, соблаговолите решить, как предпочитаете
сражаться? Конным или пешим?
— Вообще-то, у меня были несколько иные планы на сегодняшний
вечер… — ворчу не слишком громко, но достаточно для того, чтоб взбалмошный юнец
меня услышал. — Может, разойдемся миром? Вы — езжайте дальше и благословляйте
свою даму, а я — последую своим путем. Очень уж не хочется опять ночевать под
открытым небом. Чай, не июль месяц.
— Мне бы очень не хотелось назвать незнакомого воина трусом,
— слегка понизив голос, отвечает фон Ройтенберг. — Но если у меня не будет
другого способа заставить вас обнажить меч… я сделаю это. Прошу вас, сударь, не
заставляйте меня. Ведь куда благороднее сразиться за честь дамы, чем за
нанесенное оскорбление.
Вот засранец… Похоже, таки придется немного задержаться.
— Добро… Если вам так угодно, я выбираю копья…
Не на пистолях же с ним сражаться, в самом деле. Тут никакие
доспехи не помогут, если попасть в голову. А сейчас совсем не тот повод, чтоб
судьбу испытывать. И хоть древковое оружие у меня прокачано куда хуже, все ж не
настолько, чтоб я опасался выронить копье.
