– Слав, выручай, – ко мне в кабинет без стука врывается мой
старый друг.
Он обычно предупреждает о своем появлении и мы договариваемся в
какое время сможем встретиться, ведь я порой провожу в операционной
несколько часов подряд и приезжать ко мне без преупреждения крайне
рискованно. Можно нарваться на длительное ожидание.
Сейчас я тоже собираюсь к пациентам, затем у меня консультация
по телемедицине, а после консилиум и приедь Шурагин на пятнадцать
минут позже, то не застал бы меня.
– Беда, друг. Без тебя не справимся, – ошарашивает своими
словами. – Дело жизни и смерти.
– Что случилось? – реагирую моментально, ведь когда ты врач, то
прекрасно понимаешь насколько важна каждая секунда. Порой малейшее
промедление может стоить жизни для твоего пациента, а судя по
выражению лица Шурагина и его словам, он не просто так ко мне на
кофе зашел.
У него действительно случилась беда.
– Смотри, – кладет на стол папку. Присаживается в кресло
напротив. – Нужно твое мнение, – кивает на бумаги, что торчат между
листами картона.
– Давай посмотрим, что у нас здесь, – произношу беря в руки
принесенное другом. Открываю папку, погружаюсь в чтение и
настроение тут же летит вниз.
Сложный случай…
Баба дура. А отцу этого ребенка я бы причиндал скрутил в узелок,
чтоб он им никогда больше не смог воспользоваться.
Идиот!
Как можно было при нынешнем уровне медицины не скорректировать
генетическое заболевание? О котором просто невозможно было не
знать!
Закипая от злости и негодования еще раз пробегаю глазами по
справке из роддома, по переводному эпикризу, внимательно вчитываюсь
в описание и анализы. Злюсь.
Чем сильнее углубляюсь в изучение вопроса, тем сильнее
становится не по себе.
Потому что все очевидно…
– Да, все верно, – с каменным выражением лица кидаю папку на
стол и подтверждаю написанное другими врачами.
Пусть друг не рассчитывает на легкий исход.
– У новорожденного редкое генетическое заболевание, – отрезаю
сурово. – Конечно, результат по крови придет гораздо позже, ведь
генетика так быстро не делается, но здесь все признаки на лицо.
– Твою мать, – смачно выругивается Шурагин. – Что делать-то? –
поднимает на меня уставший до невозможности взгляд.
Друг обеспокоен и вымотан, такое ощущение, что он не спал всю
ночь и у меня уже грешным делом мелькает мысль, а не его ли это
ребенок.
Но Таша не была беременна…
– Что делать? – ухмыляюсь зло. – Нечего было рожать, – выношу
единственно верный вердикт.
Пусть мои слова звучат крайне жестоко, но это правда. Иначе
никак.
Я сам являюсь носителем такого же заболевания и моим родителям
стоило колоссальных усилий его купировать в раннем детстве. Именно
поэтому до сих пор одинок. Я не собираюсь заводить семью,
выслушивать от жены просьбы о детях, а потом всю свою жизнь
переживать что поломка передастся следующим поколениям.
Не хочу этого ни своим детям, ни внукам.
Лучше уж никогда не становиться отцом.
– Поздно, – отрезает Валентин. – Ребенок родился, его мать в
шоке, а я банально ничем не могу помочь. Ты моя единственная
надежда, друг. Скажи, что нам теперь делать? – уже более настойчиво
повторяет вопрос.
– Оперировать, – понимая, что время не отмотать назад и ребенка
обратно не засунуть, мне не остается ничего другого кроме как
развести руки в разные стороны. – Реабилитировать. Растить и
любить, – добавляю то, что действительно необходимо.
– То есть этот ребенок сможет жить как все обычные дети? –
уточняет старый друг.
В его глазах мелькает надежда, которую я не хочу разделять.
Но тем не менее разделяю.
– При профессионально проведенных операциях и грамотной
реабилитации вполне, – заверяю его.
Я ведь живу. У меня все хорошо.
Даже практически никто из друзей и близких не догадывается о
моей проблеме. Все считают, что я здоров.
