Через признание ты получишь прощение, а если попытаешься из
виноватого превратиться в правого, то только усугубишь собственную
вину.
/
Пенн Вильям /
Глава 1
Большой, добротный дом тонул в омытой дождём зелени.
Задумавшись, обняв руками колени, худенькая, невысокая девушка
сидела на скамье в саду. Она низко склонила голову, облокотившись о
старую, почерневшую от времени, хлипкую стену беседки. Внезапно
налетевший порывистый ветер заставил Веру зябко поёжиться, разметал
по плечам её длинные, тёмно-каштановые волосы.
Сжимая до боли грубые доски, закрытой на щеколду калитку,
Толик не мог решиться войти во двор или хотя бы произнести слово.
Парень боялся, что это всего лишь сон, который от малейшего,
неловкого движения бесследно растает. Если бы кто знал, сколько
подобных снов он видел! Каждую ночь, на протяжении трёх бесконечно
долгих лет. Казалось, вот сейчас жестокая реальность поглотит и
этот знакомый с первых дней дом, и густо посаженый весенний сад, и
самый родной, нежный образ. Стылый ветер срывал с пасмурного,
затянутого тучами неба крупные, холодные капли. Резко швырял в
лицо, как будто доказывая, что Толик действительно дома! И перед
ним Вера, его Вера. Как же она изменилась, стала почти взрослой.
Уезжая, Толик захватил с собой фотографию большеглазой, нескладной
девчушки. Тогда Вере не исполнилось ещё и пятнадцати. Парень
бережно, как талисман, хранил этот крошечный, чёрно-белый снимок.
Утром он придавал силы просыпаться, начинать новый, несносно
однообразный день. Вечером же, когда стихали голоса, когда тоска
сжимала душу и хотелось выть от бессильной злобы, Толик неотрывно,
до жжения в глазах, смотрел на чуть заметный в темноте родной,
детский профиль…
Гость провел рукой по лицу, отгоняя непрошеные
воспоминания. Вдруг он заметил, что по щекам Веры катятся слезы.
Всё стало неважным. Толик быстро открыл калитку и бесшумно прошёл
по мокрому гравию.
Вера удивлённо приподняла голову, украдкой вытирая
слезинки.
– Толя! – неуверенно, растерянно прошептала. – Толя! Не может
быть!
Вскочив, девушка бросилась в объятия гостя.
– Неужели это, правда? Почему же ты ничего не писал?
Толик осторожно обнял молодую хозяйку, взяв на руки, закружил по
двору. Потом прижался лицом к её пушистым, мягким локонам. Он
наслаждался таким знакомым, не с чем несравнимым, запахом родных
волос.
– Ты стала настоящей красавицей! – едва слышно, прерывисто
выдохнул.
– А вот ты совсем не изменился, – улыбнулась Вера, – ни
капельки. Может, возмужал немного. Ну, чего мы стоим? Пойдем
быстрее в дом!
Толик ещё сильнее обнял хрупкую, как тростинка, девушку, но
остался на месте.
– Вер, я… я заехал всего лишь на несколько минут, – голос был
чужим и непривычно хриплым. – Извини… я найду работу в городе и
забуду этот дом. По-другому… не могу…
– Это из-за папы? – Вера приложила все усилия, чтобы не выдать
охватившее её отчаянье. Ответ на заданный вопрос, она и сама знала.
И всё же глубоко вздохнув, кивнула:
– Я понимаю…
Толик смотрел вдаль, где зеленело весеннее, озимое поле, где
радугой переливались омытые дождём, новенькие, только купленные
трактора.
– Как он? – устало выдавил парень.
Вера опустила голову:
– Ни малейших изменений… Пойдём, я хотя бы накормлю тебя с
дороги.
В небольшой, уютной кухне пахло сдобой. Толик чуть
прищурился, он присел в плетеное кресло, наблюдая, как суетится,
заботливо накрывает на стол хозяйка.
– Ватрушки, – мечтательно протянул парень, – мои любимые
ватрушки!
Вера засмеялась:
– Знала бы, что приедешь, обязательно испекла бы их. А так, увы,
только пирожки с клубникой.
Толик не успел ответить, из соседней комнаты послышался
голос:
