Если бы Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский, он же Георгий в крещении, мог предвидеть судьбу своего детища, он бы не осмелился заложить первый кирпичик в основание этого города. Знай он о грядущих событиях, то оставил бы эту землю пустой, окружив ее кольцом сторожевых постов, чтобы ни один путник не забрел сюда случайно. Если бы он только знал какие твари появятся здесь, он бы велел сровнять холмы с землей и затопить все, превратив в одно бескрайнее болото.
Он бы не допустил этого кошмара. Не позволил бы городу стать рассадником неведомой заразы. Тебе бы не пришлось весь этот вечер заниматься тем, что уносить ноги и спасать свою душу. Тебе бы не пришлось наставлять оружие на мирного человека.
О, да: это мерзкое и тошнотворное чувство. Когда ты целишься из старого, потертого временем, огромного двуствольного ружья в любимого человека. Ты словно парализован, а все процессы в твоем организме замедляются вместе со временем и растягиваются в бесконечность. Особенно мыслительные. Голова идет кругом, ты в полном замешательстве, а твои руки предательски дрожат. Желудок просится наружу и никакие твои уговоры, самовнушения или дурацкие аффирмации бессильны здесь помочь.
Но главный вопрос заключается в том: в кого на самом деле ты сейчас целишься? Точнее, нет, немного не так: а действительно ли в человека ты целишься? И дело тут далеко не в моральных ценностях или гуманизме. Просто в некоторых, особенных ситуациях, таких как эта, ты, действительно, не можешь понять кто перед тобой – человек, которого ты знаешь тысячу лет или же какое-то отвратительное существо, словно сошедшее с киноэкрана, из самого извращенного фильма ужасов.
Тварь, что стояла перед ним в полумраке стоматологического кабинета, наполняла пространство дикими воплями. В темноте виднелся лишь силуэт, но он точно знал – раньше это существо было Региной Гроссовой, его прекрасной двадцативосьмилетней любовницей, его ассистентом-стоматологом. Они договорились встретиться здесь сегодня вечером. Все должно было быть совсем иначе, гораздо приятнее, если бы не безумие последних часов.
Между стеной и столом стоял силуэт – огромный, неестественный, заслоняющий собой окно. Существо распрямилось во весь рост, почти касаясь головой потолка.
Крик, который вырвался из его горла, уже не имел ничего общего с голосом Регины. Низкий, утробный звук, похожий на смесь птичьего клекота и рева раненого зверя, заполнил комнату до краев.
По спине пробежала волна холода, и это не имело ничего общего с работающим кондиционером. Предплечья дрожали, удерживая тяжесть ружья. А может, дрожали от осознания чудовищной иронии: все-таки не каждый день тебя пытается убить близкий человек, превратившийся в нечто.
«Господи, как мы докатились до этого?» – мысли метались в голове, пока он пытался вытереть пот со лба рукавом пуховика, не выпуская из рук оружие. Пластырь на его лбу отклеивался. Глаза немного привыкли к темноте и детали стали проступать четче.
Черное тело твари было покрыто белыми лохмотьями – остатками некогда элегантной шелковой блузки Регины. У ног существа валялись клочья серой юбки и черного кружевного нижнего белья.
На столе из красного дерева, стоявшим перед тварью, он увидел бутылку безалкогольного шампанского, два бокала и несколько потухших свечей.
Он на мгновение зажмурился, пытаясь унять нарастающую тревогу, перехватил ружье поудобнее, вжимая приклад в плечо, и сделал осторожный шаг вперед. Существо, заслонявшее собой разбитое окно, открыло глаза – два огромных красных шара, пылающих голодом и яростью.
