В комнате стоял мрак, – кажется, выбило пробки. Мужчина хотел бы проверить щиток или позвать на помощь, но тело сковал ужас, – или то была необъяснимая, высшая сила, держащая его подобно оковам? Он проклинал тот день, когда решил, что заняться политикой будет отличной идеей. Проклинал себя за то, что предпочел любящей жене молодую эгоистичную любовницу. Что не переписал дом на сына и не побывал на выпускном дочери.
У него было много тайн, но все они оказались карточным веером выигрышной комбинации в руках человека, который возвышался над ним зловещей тенью. Лицо его было истинно дьявольским, и каждое его движение отдавало грацией и благоговейным ужасом.
«Кто ты,» – спросил он, увидев его угрожающий силуэт у окна всего полчаса назад. И, разглядев тогда лицо, он бы понял, что это его погибель, и бросился бы вон из этого офиса, этого города, возможно даже страны. Но он не увидел ничего, кроме чернеющей фигуры на фоне пустой улицы за стеклом. И в ответ на его жалкий вопрос раздалось вкрадчивое: «Павел Сергеевич Волков, психоаналитик». И такое представление вызвало больше страха, чем если бы он услышал, что перед ним сама смерть.
«Психоаналитик», казалось, не делал ровным счетом ничего. Просто стоял и глядел на него своими чернющими глазами. И хотя никто к нему не притрагивался, не бил и не вонзал ножа в грудь, он ощущал себя как распотрошенный кусок свинины, висящий на крюке в холодильной камере мясного отдела. Несоизмеримая ни с чем боль сковала грудь, но не настолько сильная, чтобы терять рассудок. О, разум был чист настолько, что он вспомнил, как тридцать лет назад, будучи несносным ребенком, оторвал букашке все шесть лапок и оставил умирать. Вот как ощущал себя тот жук, – никчемно и жалко.
Комнату заполнил шепот, мелодичный, как колыбельная, но вместо умиротворения вызвал панику. Может, он ему чудился, – или незваный гость действительно общался со своими гребанными богами, – но шепот этот давил на барабанные перепонки, и тонкая струйка крови потекла по мочке к щеке, пока не сползла на шею под ворот мятой рубашки.
– Она говорила, кажется, что ты ничтожная пародия человека, – задумчиво прохрипел Павел Сергеевич и усмехнулся.
– Сына, – где-то в горле булькнуло, и он закашлял.
– Что?
– Она говорила, что я ничтожная пародия сына. Ребенок, которым наказывают нерадивых матерей.
Психоаналитику неоткуда было знать, что говорила ему мать, потому что умерла она давно и мучительно. Возможно, это она нашептывала ему из преисподней, как посильнее унизить сына, но тогда вся жизнь не имеет никакого значения. Если есть преисподняя и есть человек, который слышит, что там говорят, то логичность мироздания летит к чертовой матери, и после смерти никому не стать атомом в бескрайнем космосе. Всем плохим – гореть в аду, всем идеальным – скучать на небесах.
Наконец, самый очевидный вопрос пришел на ум:
– Что тебе от меня надо?
– Совсем немного. Комбинация сейфа и одно единственное имя.
Павел Сергеевич Волков не был карателем или палачом. Ему было безразлично, сколько дерьма совершил человек, попавший в его руки. Он не собирался судить или отпускать грехи. Он искал ответы, презирая всех и каждого, кого касались его вопросы.
И хотя он не любил грязи, еще больше он ненавидел свидетелей. А тихий голос где-то в темечке напоминал ему, что без грязи не обойтись. И очередная букашка, лишившись лапок, свисала со скрипучего стула, пока психоаналитик покидал офис.
Все снова стихло. Во тьме от проскользнувшего из окна света фар мелькнули два огонька-глаза и тут же потухли.
