Людмила Сергеевна каждый свой урок начинала с вопроса. Заходила в кабинет, клала журнал на стол, обводила ряды учеников строгим взглядом и спрашивала:
– Все на месте?
И тогда кто-нибудь осведомленный с первых парт сообщал, примерно вот так:
– Иванова болеет, Сидоров на соревнованиях…
Но сегодня и хлипкая Иванова не болела, и здоровяк Сидоров ни в каких соревнованиях не участвовал, зато…
– Ани Ладушкиной нет!
Людмила Сергеевна недовольно поморщилась.
– И кто знает, где она?
Все дружно пожали плечами (вроде как никто не знает), и только Паньшин, одиноко сидящий за своей последней партой у окна, негромко произнес:
– Я знаю.
И почему-то указал на это самое окно.
На Паньшина уставились удивленно. А Людмила Сергеевна – с негодованием. И только чересчур любопытная Иванова не стала тратить время на лишние жесты и гримасы, а сразу повернула свой длинный досужий носик в нужную сторону.
– Обалдеть!
Тут и все остальные повернулись.
– Во, Ладушкина дает! Ничего себе! Ну, Аня! – раздалось со всех сторон.
– Безобразие! – заключила Людмила Сергеевна.
Когда Аня вышла из дома, шел дождь. Мелкий, частый, вездесущий. Все вокруг настолько пропиталось влагой, что казалось, плачут не только низкие серые тучи, а и дома, и деревья, и мрачные прохожие, прячущие под капюшонами и зонтами свои угрюмые недовольные лица. А холодный ветер, тоже изрядно промокший и продрогший под дождем, злился и вредничал: хватал целые дождевые струи и, ловко извернувшись, швырял их под зонты, срывал капюшоны и неожиданно встряхивал ветки деревьев, сплошь увешанные тяжелыми прозрачными каплями.
А у Ани было хорошее настроение. Даже несмотря на эту ужасную погоду. Даже несмотря на то, что впереди ее ожидали шесть уроков и классный час.
Аня беспечно выпорхнула из подъезда в курточке, цвета ясного безоблачного неба, угодила одной ногой в огромную, разливавшуюся возле крыльца лужу и открыла зонтик. Не черный, не темно-малиновый, не серо-зеленый, как у остальных, а ярко-оранжевый, похожий одновременно и на солнышко, и на пылающий костер, и на разделенный на дольки сладкий апельсин. А еще Аня подумала: «Ну, почему, почему, если осень и дождь, то обязательно все грустно и уныло! Бывают же и осенью чудесные яркие дни. Вот как вчера!»
От воспоминаний Ане стало еще светлее и радостней, и она улыбнулась, а в ответ насмешливый ветер брызнул ей в лицо холодным отрезвляющим дождем.
Аня слизнула с губ мелкие капли. Дождь был свеж и нежен на вкус. И Аня показала ветру язык. А он, он…
Ветер на мгновенье затих, собираясь с силами, втянул побольше воздуха да ка-а-к дунул.
–Ух! – восторженно выдохнула Аня, отрываясь от земли. – ЗдОрово!
Она слегка наклонила зонтик, чтобы поймать в него еще больше ветра, и поднялась выше. А потом еще выше. Взмахивая свободной рукой, словно птица крылом.
Так она и летела. Над домами, над деревьями, над шоссе. По направлению к школе. Летела неторопливо, с достоинством, издалека привлекая взгляд. Тут-то ее и заметил Паньшин со своей парты у окна. А потом заметили и остальные и высыпали на улицу.
– Ладушкина! Немедленно приземляйся! – строго крикнула в небо Людмила Сергеевна.
– Хорошо! – ответила Аня (в общем-то, она была послушной девочкой) и приземлилась.
На крышу.
– Паньшин! – распорядилась Людмила Сергеевна. – Бегом в школу! Найди завхоза! Пусть принесет ключи от чердака!
И Паньшин (хотя вовсе и не был послушным мальчиком) быстренько заскакал по ступенькам крыльца и скрылся в дверях.
– Ну, знаешь, Ладушкина? – когда все уже находились в классе, укоризненно произнесла Людмила Сергеевна. – Можно ведь было хотя бы на крыльцо приземлиться! Что за нелепые идеи?
И она написала в Анином дневнике замечание: «Летала на зонтике. Тем самым сорвала урок геометрии».
