1
Его, столь юного, успела побить жизнь, можно так сказать, в переносном смысле. Но сегодня побили в прямом смысле этого слова, так, ударили один раз, всего один раз, но так, что он кувыркнулся через голову и распластался на асфальте. Однако, нокаута не случилось.
Его отца, уже идущего к старости, много раз успела побить жизнь, его и сейчас в очередной раз побила жизнь, побили его в прямом смысле этого слова, но не один раз, но так, что он весь в крови, уселся едва ли на скамейку, что притулилась рядом. Однако нокаута не случилось.
Решил заступиться за отца, да какое там. А кому он должен был? Наверное, многим. И вот этим, сколько их, что проходили мимо. Или кому-нибудь одному из них, что проходили мимо. Не понять…
Его, юного, успела побить жизнь, немного ли, но побить, хотя бы для начала тем, что его отец, когда он был ещё маленьким, когда ещё учился в начальных классах, начал пить вот эту горькую. Для начала, может быть, и пил немного, но потом и засосала его вот такая тягучая трясина постылой жизни, над которой горестно тяжёлым смогом и нависнет вот этот шлейф от постоянного ли пьянства, одного из серо сумрачных граней вечного ли бытия.
Эти побившие уходили, среди которых как-то угадал таки двоих знакомых, с которыми, в общем-то, изредка, да и мог кивнуть головой в знак приветствия, и не более того. оставалось привстать, встать и доковылять до скамейки, утешить ли отца. Так и присел рядом, не успокоения ради, когда самого, глаза его так и застилали слёзы, горькие слёзы обиды.
Учился он твёрдо на «хорошо». И это в последнем выпускном классе. За его ответы на уроках, за его знания запросто можно было бы ставить и повыше балл, оценки, что выдвинули бы его к тем, что в круглых отличниках идут на медаль. Но нет. Наверное, какое-то предубеждение. Ибо он по жизни этой и есть сын пьяницы, алкаша.
Сквозь слёзы, застилавшей глаза он видел очертания двоих, посторонних, совершенно посторонних. Они остановились недалеко от скверика, недалеко от той скамейки, обратив внимание на них, жалких, беспомощных. Потому стоило отвернуться, взгляд отвести, и пусть пройдут мимо по своим делам. Но что-то заставило его помедлить вот с таким отводом стыдливых глаз ли. То заметил он в таком его положении, когда находится на дне всякого статуса пристальный взгляд ли, но красоту, именно красоту сквозь пелену. О-о, то была красавица в этом ненужном месте в ненужное время, отчего его позор, его беспомощность, его жалкое существование этого мига лишь удваивались, умножались. Рядом стоящего, точно мужчины, и притом немолодых, далеко немолодых лет, вот его взгляда постарался избегнуть.
Ситуация продолжала набирать оборот тем, что из той компании, что вот так задела их, возвращались двое: один совсем шкет, другой постарше, уже вступивший в пору взрослости.
– Эй, мужик, а часы-то забыли, – чрезмерно нагловатым тоном шкет потянулся к запястью отца, где проблеснул едва ль позолоченный браслет от часов, некогда подаренные ему на день рождения.
При виде красавицы, её взора и взыгралось мужество, что никогда не гостило в душе его, потому он постарался пресечь данную мерзость, потому постарался схватить этого плюгавенького шкета за его юную руку от души, что ступила, вкусила прелести пути извилистого. Но был отражён тем, кто был постарше, когда кулак его чуть не пригвоздил его обратно к асфальту. Нокаута не случилось, сознание чуть с завихрением, продолжало констатировать их с отцом полную беспомощность, ибо отец в полупьяном состоянии и не подумывал о том, чтобы отстоять вот эту собственность, которая, однако, была дорога ему.
И быть так по желанию этого гнилёхонького шкета и его крепкого соратника по мерзости, как случилось что-то из ряда непредвиденных. Шкет этот заболтался в воздухе, будто прицеплен, подхвачен краном. То была рука, крепкая рука того, как догадывался он, что стоял рядом с незнакомкой, красавицей. То был тот самый в возрасте, волевое лицо точно воина, предстало теперь уж явно отчётливо. Ещё секунда, и этот шкет от пинка в окружность пятой точки, отлетал, невольно проделав в воздухе изрядное сальто ли, кульбит, что-то из элемента акробатического. И бултыхнулся в придорожную пыль. И старшего, более крепкого последовала такая же участь. Так же пушинкой был приподнят, так же как бы подстрелен по тому же заднему месту, всё-таки, крепкого тела, что будто камень вылетел из пращи. Однако, ему предназначался более внушительный пинок, что явно и не обойтись без ушиба тазобедренных костей, что отдалось стоном ли крикливым.
