Земля, Северное море.
…ноября 1917 г.
«…около 1,45 прошли над берегом у Гарвича, где встретили разорванные облака. Многочисленные прожекторы безуспешно пытались нащупать наш корабль. С земли велся слабый обстрел, в воздухе не было никаких самолетов. Из-за одновременной остановки трёх моторов продолжать полет к Лондону стало невозможно, так как корабль начал терять высоту. Сбросили 2000 кг бомб над Гарвичем. Вскоре после атаки остановились все моторы. Корабль в течение 45 минут висел над территорией противника наподобие аэростата и снизился с высоты 5700 м до 3900 м. До 10.00 шли с одним мотором, а после 10.00 – иногда с двумя, а временами и с тремя моторами. Благополучно приземлились в Нордхольце. В 19.20 на обратном пути попали под очень сильный град. Молния ударила в переднюю часть корабля и пробежала поверху, не причинив вреда».
Капитан цеппелина L-32 Людвиг фон Зеггерс перевернул несколько страниц бортового журнала и поёжился. Холодно. В гондолах воздушных кораблей всегда холодно – не помогает громоздкая меховая одежда, пронзительные сквозняки пробирают до костей. Сейчас только сентябрь, но ветра над Северным морем ледяные. В пилотской гондоле слишком тесно, негде размяться, разогнать заледеневшую в жилах кровь. Обжигающий кофе из термосов, конечно, помогает, но не будешь же накачиваться им все долгие часы полета?
Фон Зеггерс вздохнул. А что остаётся? Убаюкивающее курлыканье «Майбахов», леденящий холод, тусклые нити накаливания в лампочках…
Так и тянет в сон.
Капитан открыл журнал на последней странице:
«…21 октября 1917 года… В 0.23. стартовали из Нордхольца. До точки рандеву 21/5 шли 14 часов, всё в норме. В районе поиска попали в низкую облачность, снизились до 1200 метров. Контакт с британской эскадрой установлен в 15.17, потом потерян снова. В течение 3 часов контакт устанавливался 6 раз. 2 раза были обстреляны кораблями охранения, попаданий нет. В 18.21 снова попали в низкую облачность и потеряли контакт. Поднялись на 3400 метров. Началось обледенение обшивки, пришлось спуститься до 1500 м…»
Фон Зеггерс закрыл журнал и поставил его на полку, рядом с портретом кайзера Вильгельма 2-го. Какая запись появятся в журнале после этого вылета? В прошлый раз они вернулись благополучно, бог хранил храбрецов. А сейчас?
Штурман, Франц Зелински, оторвался от прокладочного столика:
– Герр капитан! Прошли контрольную отметку. Семнадцать минут до встречи с эскадрой.
– Отлично, Франц. Моторы? – фон Зеггерс взглянул на старшего механика.
– Пока идём на трёх, герр капитан, но готовы дать полный ход. У кормового левого стук в опорном подшипнике, лучше его без надобности не перегружать.
– Хорошо, спасибо. – кивнул фон Зеггерс… сорокатрёхлетний ветеран воздухоплавания Ганс Фельтке начинал на заводе графа Цеппелина. Его суждениям капитан доверял, как катехизису.
– Присмотрите за кормовым левым, скоро придётся выжимать из движков всё, на что они способны. Что погода, Курт?
Радист поднял голову от ключа:
– Низкая облачность в районе базы. Ветер норд-норд-вест, три балла, порывистый.
– Ясно. Франц, тщательно фиксируйте расход горючего. На обратном пути придётся идти против сильного ветра.
– Я только что замерил уровень в баках. – отрапортовал Фельтке.
Он не доверял приборам и не ленился лишний раз открутить пробку и запустить в горловину железный прут. – Если дело так и дальше пойдет, то на подходах к Нордхольцу придётся добирать с донышка.
Капитан недоверчиво покосился на стармеха. Фельтке – записной скопидом, и как всякий баварец, наверняка позаботился о запасе на чёрный день.
– Если мы зависнем без топлива, я тебе лично голову оторву. А если дотянем – с меня бутылка лучшего французского пойла. Иди английского, на твой выбор.
