Снег, пришедший на смену затянувшимся дождям, лег на дороги
неделю назад, солнце сияло холодным светом, легкий морозец
пощипывал щеки. На улицу высыпала радостная детвора, то тут, то там
вспыхивали бурные зимние баталии, метко брошенные снежки сбивали
шапки малышни, повсюду звенел смех, даже невозмутимые городские
коты перебегали дворы как можно незаметнее, прижимали ушки к голове
или и вовсе предпочитали заснеженные крыши протоптанным тропинкам в
снегу.
Ранним утром во двор замка въехал гонец с письмом. В тяжелую
черную печать на конверте была вдавлена тонкая веточка, на которой
алело несколько горьких зимних ягод Фикхе, а значит, послание
отправлено никем иным, как матушкой Уттуннике из народа саянов.
Гонец сразу же направился к старшему караульному, который в свою
очередь, вызвал дежурного из гвардии правителя. Письмо с красными
ягодами перекочевало из дорожной сумки прямо на темный резной стол
герцога, однако Ульф, стоявший ближе к конверту, выхватил его
первым. Хальвард жестом велел гонцу остаться и указал в дальний
угол кабинета, где стояли кресла, затем повернулся к другу:
- Ну что, когда нам ждать визита матушки?
Ульф, поглощенный чтением, только неоднозначно качнул головой.
Потом задумчиво покрутил письмо, словно выискивая недостающую
часть, и, нарочито грустно вздохнув, прокомментировал:
- Ни слова обо мне, даже привета не передает. Вот полюбуйся, -
Ульф вернул распечатанное письмо адресату, - пишет, что снега
открыли санный путь, что саяны принесли жертву Великой Матери и уже
двинулись в дорогу. Везут меха и редкие травы, хотят успеть на
зимний торг.
- Когда и откуда отправлено письмо? - обратился правитель к
гонцу.
- Писано под диктовку на сторожевой заставе к востоку от
крепости Утта на третий день новой луны, десять дней назад. Народ
саянов прибыл к переправе на Викхе и встал на отдых. Планировали
выехать на шестой день, но меня с вестями отправили сразу же.
- Благодарю, пока этого достаточно, - правитель отпустил
солдата. Тот поклонился и вышел из кабинета.
Хальвард встал и открыл окно. Зимний колючий ветер мгновенно
наполнил комнату морозной свежестью. Ульф что-то пробурчал и
накинул на себя тяжелый черный плащ, висевший на спинке дивана.
- Ты своей любовью к свежему воздуху готов свести в могилу
самого близкого друга, - с издевательскими нотками в голосе сказал
Черный Волк. - И как не холодно-то? В одной рубашке стоишь, хоть бы
вздрогнул.
Хальвард неожиданно улыбнулся:
- Сам ведь знаешь, терпи уж.
- Да знаю я, привыкнуть не могу.
- Матушка уже пять лет не приезжала в столицу, интересно, с чего
бы сейчас? Торг? Уж не она ли вечно ворчит, что у нас только хлеб и
ножи хорошие, а во всем остальном на юге не разбираются?
- Значит, за ножами, - разумно рассудил Ульф. - За свежим хлебом
в такую даль не едут.
- Семь дней назад, с товарами, думаю, еще неделя у нас в запасе
есть. Не хочешь сбежать из города? - спросил Хальвард.
- Нет, - Ульф решительно качнул головой. - Не стоит прятаться от
матушки, хоть она и не написала обо мне, но без внимания не
оставит. Поеду навстречу.
- Не в этот раз, - внезапно тяжело вздохнул правитель. - Ты
нужен мне здесь. Матушка будет не единственным нашим гостем этой
зимой, смотри, - Хальвард протянул Ульфу второе письмо, украшенное
сложным круглым вензелем.
- Ого, - присвистнул друг, - сам император пишет? - Ульф
пробежал глазами ровные строки, написанные изящным, но слегка
резким почерком, и скривился, как будто лимон надкусил. - Ах, вот
как… Значит твоих слов и хвастливых рассказов Талгата ему не
хватило.
- Сабир не верит мне. Он знает, что я был против этого похода с
самого начала, но все-таки присоединился к войскам. Он не дурак,
понимает, что только очень весомый повод погнал бы меня в такую
даль смотреть на бойню. Думаю, сложить два и два не так сложно: я
отправился в степь, чтобы вернуться оттуда с учеником. Скрывать
Йорунн или ее принадлежность к народу хольдингов совершенно
немыслимо, ни в одной области империи нет таких сероглазых и
светловолосых жителей, да и говор у них слишком резкий, даже
всеобщий у них звучит с заметным акцентом.