1 июля, Москва
– Цветы? Что за цветы?.. Чего это?.. Мне? Обалдел совсем? Какого хрена?.. Ты кто такой?.. Ничего не понимаю. Зачем цветы?
– А ты не заслужил?
– Я не артист, бля! И не пидор. Какого хрена? Забери обратно, не тычь в глаза. Ты чего? Крыша поехала? Или адресом ошибся?
– Странно…
– Чего тут странного?
Плечистый взъерошенный крепыш с темными бровями, ладный, безусый, но с хорошо ухоженной бородой, густо и темно упрятавшей его подбородок и скулы, темноглазый, в глазах плохо скрываемая растерянность, в коротком махровом халате до колен, уткнув короткие сильные руки в бока, агрессивно, но все равно несколько растерянно загораживал вход в комнату.
Он не предлагал Зимину пройти.
Даже напротив. Он хотел как можно быстрее вытеснить Зимина из прихожей, выдворить из квартиры, отделаться от него. Не испуган он был, а растерян, потому что никак не мог просечь ситуацию. Упирая руки в бока, упрямо наклоняя вперед коротко стриженную голову, он никак не мог понять, что за человек ввалился в квартиру?
– Обалдел? Шесть часов, бля!.. Шесть утра! Ты вдумайся! Всего-то шесть утра! Я и открыл только потому, что ждал приятеля…
– Не жди. Не приедет приятель.
Зимин смотрел на Чирика без интереса.
Ну, Чирик. Много на свете таких Чириков.
Если отвлечься от того, что в прошлом стоит за плечами Чирика, на первый взгляд вполне нормальный, даже чем-то привлекательный придурок. Наверное, каждый день раскланивается с соседями. Наверное, при случае занимает соседям червонец до получки. Делится хлебом и солью. Плечист. Такой за себя постоит. Бородат. Решителен. В глубине глаз, правда, прячется некоторая неуверенность, но это не каждый увидит…
Зимин увидел.
Зимин был уверен, что скоро Леня Чирик заговорит с ним совсем по-другому, поэтому, собственно, Зимин и не обращал особого внимания на возмущенный тон Чирика. Лишь бы не орал во всю глотку. А так…
Да черт с ним! Пусть выговорится. Может, станет сговорчивей.
– Разве приятель тебя не предупредил?
– А тебе что? – агрессивно наступал на Зимина хозяин квартиры, то уткнув руки в бока, то обеими руками хватаясь за темную ухоженную бороду. За его многословием тоже угадывалась растерянность. – Тебе-то что? Я не с тобой договаривался. Я с приятелем заранее договаривался. И дверь не тебе открыл, а приятелю. Не тебе! Понял? Совсем не тебе. Приятель заранее предупредил, что приедет без пяти шесть и постучит в дверь. Вот так. Условным стуком. Совсем как ты постучался. Но тебя-то я не знаю! Какого черта! Тебя я не звал. Откуда ты знаешь наш условный стук?
– Да успокойся ты, – сухо посоветовал Зимин. – Ну, не приедет твой приятель, совсем не приедет. Я вместо него. Понял?
И добавил:
– А на будущее совет. Пока бесплатный. Учти. Стук он, конечно, стук, даже если условный, но в другой раз не ленись, привстань хотя бы на цыпочки, загляни в дверной глазок.
– Чего глядеть? Там на площадке нет света.
Ответ подтвердил скрытую растерянность хозяина квартиры.
Но Чирик не был испуган.
Он совсем не был испуган.
Неся весь этот бред, Чирик попросту пытался потянуть время, пытался сообразить, что, собственно, происходит. И он явно чувствовал опасность. Какую-то острую и серьезную опасность. Инстинкт у него развит был здорово. Он всеми фибрами души чувствовал серьезную опасность.
– А ты следи за порядком, – укорил Зимин. – Если назначаешь встречи приятелям так рано, чуть ли не ночью, следи за порядком. В конце концов, сам мог ввернуть лампочку…
– Ну, бля, достал!.. Твое это дело?.. – взорвался хозяин квартиры.
Уперев жилистые короткие руки в бока, он выпрямился, выпятил живот, прикрытый махровым халатом, вскинул круглую коротко стриженую голову и смерил Зимина презрительным, откровенно угрожающим взглядом. Он, похоже, и на ты к Зимину обращался исключительно из презрения. И ростом был не намного, но все же повыше Зимина. Сантиметра на два. Иногда это дает преимущество. Так, наверное, и считал Чирик. Короткие руки, торчавшие из-под закатанных рукавов махрового халата выглядели весьма жилистыми и волосатыми. Собственно, такими они и были. А быстрый бегающий взгляд Чирика был полон презрения, но и раздраженного, при этом острого, очень острого (это Зимин сразу отметил) внимания к каждому произносимому Зиминым слову.
