Не могу вынести, когда на асфальте валяются сорванные
цветы. Жалко их. Каким чёрствым человеком надо быть, чтобы
хрупкую, нежную красоту бросить в пыль или грязь, под ноги
прохожих.
Может, со стороны это выглядит глупо, но я не могу пройти мимо и
всегда поднимаю брошенные цветы. Их можно вложить в разветвления
кустов, пристроить на памятник или в клумбу. И я
никогда не пойму человека, который может мимоходом сорвать бутон
цветка, чтобы потом через десяток-другой шагов равнодушно швырнуть
его в сторону…
Авдей идёт рядом, засунув кулаки в карманы новой кожаной куртки,
весь непривычно нарядный – в костюме, при галстуке: всё же первое
сентября на дворе. Наше одиннадцатое Первое Сентября.
- Ну и куда ты теперь их денешь? – Авдей подпинывает перед собой
смятую жестяную банку из-под пива. Банка звонко катится по мокрому
асфальту в сторону мусорной кучи.
Я держу влажные от дождя, слегка примятые соцветия огненно-рыжих
бархатцев. Они ещё пахнут ушедшим летом.
Осень в этот раз наступила точно по календарю; с утра солнце
выглянуло на школьную линейку, осветило охапки гладиолусов,
георгинов и астр, свежеокрашенные парты в классах и зажгло белым
светом банты первоклашек. Но оно уже не грело, а к обеду
город накрыл влажный серый туман – то ли дождь, то ли изморось.
Авдей запинал наконец жестянку в мусор, потом постоял над ней,
подобрал и бросил в урну. Я усмехнулась. Примерный ребёнок из 11
«а».
Мы идём, слегка касаясь друг друга плечами, и молчим. Авдей
достаёт сигарету.
- Лен, хочешь, я тебе нормальных цветов подарю? – он косится
сквозь дым на бархатцы в моих руках.
Мне смешно и немножко досадно. Разве об этом спрашивают? Взял бы
да подарил. Но таков уж Авдей. Должен быть уверен, что я
действительно хочу этого…
- А чем эти цветы ненормальные? – спрашиваю ревниво.
- Это ты немножко ненормальная, - улыбается он из-под
обесцвеченной чёлки. – Брошенных цветов жалеешь. Какой-то дурак
сорвал, понюхал и бросил. А ты подбираешь из-под ног. Даже стебля
нет, в вазу не поставишь. И гербариев нам уже не задают…
- Обязательно должен быть кто-то, кто поднимет цветок, - отвечаю
я. – Обязательно, понимаешь?
Я не знаю, как это ему объяснить. Пробую.
Цветам не место в грязи. Это – моя гармония. Нежность и
красота настолько же привлекательна, насколько и беззащитна.
- Нельзя оставлять в беде беззащитный цветок. Пусть даже
сорванный, пусть даже умирающий! – пылко говорю я Авдею, а он
улыбается и обнимает меня.
- Не помни цветы, слышишь? – строго шепчу я, приникая к нему. Он
укутывает меня полами куртки; вдвоём в ней тепло. Сзади нас
охраняют высокие сосны, а перед нами – ограда парка, заросшая
густым кустарником в сочных оранжевых ягодах. Нас никому не видно,
и нам уютно.
Вот бы этот миг не кончался.
- …О чём молчишь?
- В школу неохота, - отвечает Авдей. – Одно радует: последний
год каторги. Достало безделье…
- А потом?
- Работать пойду. Или в армию. А потом охранное агенство открою.
А потом тебя замуж возьму, - спокойно говорит он.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Авдей сохраняет
спокойный вид, но крылья его ноздрей нервно подрагивают, а в
горячих чёрных глазах таятся смешинки.
- А если не пойду за тебя?
- Куда ты денешься, - усмехается он и целует меня в кончик носа.
– Я в сговор с твоими предками войду. Увезу тебя в горы, и будешь
моих детей аятам учить! – притворно-грозно заканчивает он.
- Серьёзно продумал, - смеюсь. – Прям средневековье какое-то! А
в какие горы увезёшь? В Уральские?
- В ближайшие, - улыбается Авдей и серьёзно добавляет: -
Главное, чтобы ты хотела.
Я опускаю глаза. Наверняка он чувствует, как быстро бьётся моё
сердце.
Авдей – это прозвище.
На самом деле он – Руслан Авдиев.
