Пробуждение сквозь боль, всеобъемлющую и всепоглощающую. Я не
был удивлён ею, как в первый раз. Теперь это стало дурной
привычкой, как сигареты и русский мат в каждой фразе для связки
слов и более глубинного смысла. Но от того, что она стала
привычной, изменилось лишь восприятие. Болью-то она всё же
осталась. Надо мной снова мелькали взволнованные лица. Радовало,
что на этот раз знакомые – наш бункерный доктор, Лиза, мама, брат,
Андрюха, Надя. Да и все мои навещали меня в медсанчасти, что не
могло не радовать.
Первый мой вопрос был не о ранах. С ними и так всё понятно –
осколком вспороло мясо на ляжке, да пуля застряла под ключицей в
груди. Причём даже мне было понятно, что пуля срикошетила или
пришла на излёте. Вошла неглубоко по заверениям лекаря. Стало быть,
магия фарта снова в действии. Короче, это всё при должном уходе
довольно быстро заживёт, никуда не денется. А вопрос был
следующим:
- Что снаружи?
Однозначного ответа не имелось, потому что никто не знал о
судьбе мира, оставшегося на поверхности. Сразу после ядерной атаки,
как всё поутихло, Комендант пытался по радиостанции выйти на связь
хоть с кем-нибудь. Благо, защищённость убежища обеспечивала работу
пункта связи даже в условиях электромагнитного импульса. Ещё
отмечу, что аппаратура, имевшаяся у нас в наличии, не только
мощная, но и, в первую очередь, создавалась по канонам советской
надежности. Никаких суперсовременных наворотов, только провода и
кнопки. Максимум надёжности при минимуме электроники. Точнее, при
полном её отсутствии. Так вот, как пояснил Николай Евгеньич, сразу
после восстановления электроснабжения и систем жизнеобеспечения в
нашем бомбаре, он пробовал выйти в эфир и около двух часов бегал по
волнам, тщетно пытаясь услышать хоть что-то, кроме тишины и помех,
но радио-пространство оставалось безответным. Это, самом собой, ещё
не говорило о том, что мы остались одни в этом мире, но как-то всё
же стало сиротливо. Возможно, все средства связи в округе были
выведены из строя электромагнитным импульсом. Не исключено, что не
только в округе, но и вообще во всём мире. Ядерная война на
страницах учебников всегда была общемировой, потому я сильно
сомневаюсь, что где-то на планете есть уголки, которые никак не
затронул сей катаклизм. Далее, следуя инструкциям, спустя трое
суток подземного заточения, двое молодцов обрядились в ОЗК, чтобы
прояснить ситуацию снаружи и измерить интенсивность радиоактивного
излучения и заражения.
Им хватило минуты, чтобы, несмотря на защиту, схватить огромную
дозу облучения. Один из этих ребят сейчас харкал кровью в забытье,
укрытый от лишних глаз в специальном боксе, сооружённом из
простыней и одеял, по соседству со мной. Второй не бегает, но
передвигается пока сам. Хотя тоже довольно плох, мордой будто в
костер ткнули, весь в волдырях, зрение потерял. Ему просто выжгло
глаза. В основном, жопу пролеживает здесь же. И почти не говорит.
Что там, снаружи, он так и не смог внятно объяснить, да и не успели
они никуда подняться.
Всё это было вчера, а значит, я очнулся на пятый день. Врач
объяснил мне, что специально пичкал меня какой-то хренью с
невыговариваемым названием, чтобы я дольше находился в забытье и не
мешал организму бороться. Я торжественно пообещал седовласому
мужчине, что воткну его в бетонный пол, как только мой организм
позволить мне поднимать тяжести. Тот, пофыркав о неблагодарности,
куда-то телепортировался, а его место занял мой названный брат
Андрюха. И вот какая интересная штука! А я-то, дурень, думал, что у
всех такие удрученные лица из-за меня, раненого. Или из-за того,
что мы в подземной тюрьме. А причина крылась совершенно в
другом.
