В этот день меня больше никто не тревожил. Точнее, врач пытался
со мной говорить, но я молчал как партизан. Пока мне нечего было
ему сказать. Лишь на утро следующего дня я признался ему, что не
помню семью. Реакция того не заставила себя ждать. Врач явно ждал
подобных вестей, ходил по комнате, меряя шагами пространство,
эксцентрично махал худыми длинными конечностями. Затем присел рядом
и заговорил проникновенно:
- Я так и знал, Алексей! Наши приборы показали нарушение в ваших
нейронных сетях, и я предполагал, что вследствие травм могут
возникнуть осложнения в виде амнезии!
- И что? – выдавил я из себя.
- А то, что мы на пороге открытия! – сам себе восторженно
высказался человек в халате, поправляя очки.
- Вы кто? Врач? – вновь спросил я, теряя силы.
- Не совсем, - собеседник загадочно улыбнулся, воздев
указательный палец и посмотрев странно. – Я учёный. Профессор
медицины, профессор психологии. Зовут меня Олег Николаевич
Несинский. И ваш случай, Алексей, заинтересовал меня неспроста.
Черт, что он говорил. Какой случай? Что такого необычного? Я
отрешился от реальности на некоторое время, боли усилились. В конце
концов, я потерял сознание и пришёл в себя только тогда, когда
вновь появилась мама. Ей разрешили накормить меня вкусным куриным
бульоном. Под присмотром незнакомой мне медсестры. Серые глаза так
и не появлялись, что меня, как пациента, задевало. Потому что я к
ней просто привык, да и много девчонка для меня сделала. Порой
казалось, что она вообще не уходит. И её глаза – они были добрыми.
У других – просто глаза, просто взгляды, просто движения.
Мама покормила меня, принесла фотографии. Почему? Не знаю. Она
показывала мне моменты из жизни, школа, детсад, семейный круг. Я
никого и ничего не помнил. Оказалось, что Несинский запретил
говорить моим родным, что у меня провал в памяти, но земля слухами
полнится. Кто-то из медперсонала протрепался. Вот мама с ходу и
старалась освежить мои воспоминания. Я улыбался, делал вид, что
что-то помню, но на самом деле не помнил ни черта. Мама вскоре
ушла, оставив пакет с фруктами в холодильнике. Не знаю, можно ли
мне их, но пусть стоят. Когда-нибудь съем. Маме ведь главное – это
забота о сыне. Нельзя её расстраивать. Она ушла, а я остался с
улыбкой на лице и в смешанных чувствах. После неё меня посетили
специалисты из группы Несинского, два тщедушных мужичка среднего
возраста. Они сразу включили ноутбуки, один печатал, второй
проверял данные аппаратуры. И само собой, разговаривали на своем
тарабарском языке. Затем тот, что печатал, полез в холодильник и
достал из пакета, который принесла мама, яблоко. Второй шикнул на
него с укоризной:
- Ты чего? Это же пациента!
- Да ему ещё долго будет плевать на эти изыски, - усмехнулся
наглец.
Во мне внезапно проснулся огонь гнева. Не от того, что наглец
посягнул на яблоко, а потому, что его принесла мама. Почему абы кто
смеет поднимать руку на её заботу! Не знаю, как я смог, но далее
произошло следующее. Я чётко и громко произнёс грозным низким
голосом:
- Положи моё яблоко или я вырву тебе кадык, – при этом я
почувствовал прилив сил, приподнялся на локтях, прожигая взглядом
врача, который так и застыл с открытым ртом, не успев донести до
него фрукт. Аппарат, к которому я был подключен, заверещал на все
свои электронные лады. В глазах помутнело, но я продолжал твёрдо
держаться на локтях. Оба врача бросились ко мне, забыв про чёртово
яблоко. Я немного пришёл в себя, проговорил намного слабее. –
Несинского зовите.
Далее всё как во сне. Несинский появился уже через минуту,
яблоко раздора было возвращено на законное место, первый из
специалистов восхищённо комментировал реакцию аппаратуры. Пока
прошёл разбор полетов, я немного передохнул и набрался сил, а
Несинский, закончив со своими подопечными, выпроводил их и подсел
ко мне.
