– Ну, что смотришь, помогай давай! – бодро выкрикнул высокий,
темноволосый молодой человек крепкого сложения в длинных шортах
цвета хаки, тельняшке и пляжных босоножках.
– Как скажешь, братец, – в тон ему ответил другой молодой
человек, с виду больше похожий на подростка, одетый на тот же
манер. – А что делать-то надо?
– Ты чё, братан, совсем кувалдой пришибленный или только
наполовину? – беспечно бросил первый. – Для начала выложи-ка рыбу
на фольгу, а я пока получше раздую костёр.
Он подбросил в кострище небольшую связку заранее заготовленного
хвороста, и резвые языки огня в считанные мгновения охватили тонкие
прутики со всех сторон и заплясали ещё веселее.
Тот, что помладше, подошёл к разложенной неподалёку походной
палатке из брезента, поднял с примятой высокой травы рулон фольги и
оторвал солидный кусок. Затем вынул из небольшого контейнера
посыпанные крупной солью и приправленные белым вином, лимоном и
зеленью рыбные стейки и стал аккуратно раскладывать их на
фольге.
– Что ты там возишься, живей давай! – окликнул его старший. –
Вот пойдёшь в армию – перестанешь ворон считать. Скорёхонько
приучишься к дисциплине.
– Ага. Нале-ево! Кру-угом марш! – съязвил младший. – Айда сортир
драить!
– Не сметь пререкаться со старшим по званию! Вот я тебе перцу-то
задам!
– Кстати, о перце. Как считаешь, его стоит нарезать или запечь
целиком?
– Зависит от того, какой вкус ты хочешь получить. Если поострее
да поядрёнее – то можно и целиком, а коли предпочитаешь понежнее и
попикантнее – нарежь небольшими дольками и выкладывай на фольгу,
чередуя с рыбными стейками, кружочками лука и помидорами черри.
– Ясно. Тогда лучше второй вариант.
– Ну ты и неженка, братец. Маменькин сынок. Так и будешь всегда
за широкими шортами брата прятаться, а настоящей жизни не
отведаешь.
– Да разве ж настоящая жизнь – это острый перец, папироска в
зубы да пьянки-гулянки?
– Вот умник нашёлся тоже, – добродушно проворчал старший. – Ну и
какова же, по-твоему, настоящая жизнь?
– Настоящая жизнь – это прежде всего свобода. И любовь.
– Тьфу ты, романтик хренов. Любовь ему подавай. Летай покуда
вольной пташкой да радуйся. А любовь твоя эта – да пропади она
пропадом! Окрутит тебя какая-нибудь оторва вроде той же Светки из
соседнего подъезда – глазом моргнуть не успеешь! И пропадёшь тогда
– как пить дать пропадёшь. Бабы, брат, они такие, только рот разинь
– и будут тебе кандалы на веки вечные. Какая уж тут, к ядрёной
матери, свобода? Рабом станешь при госпоже-стервочке. Рабом по
жизни. Оно тебе надо?
– Кто бы говорил? Сам-то ты, что ли, не романтик? У кого свадьба
с Лидой, считай, уже через две недели? У меня, скажешь?
Старший устремил долгий взгляд сквозь листву молодых берёз на
подёрнутую мелкой рябью гладь живописного озера, оттенённого по
левую сторону торчащими из воды стрелками камышей, и задумчиво
произнёс:
– Лида. Лидочка. Лидуся. Она – одна на миллион. Таких больше не
делают.
– И как назло, достаётся тебе, – в голос младшего прокрались
нотки обиды.
– А ты как думал? – Старший вынул из кармана на шортах пачку
сигарет, достал одну, неспешно повертел между пальцами и осторожно
зажал губами. – Всё самое лучшее – мне. По праву старшинства.
Смирись, братик. Ладно, давай тащи уже рыбу, пировать скоро
будем.
Он чиркнул зажигалкой и с удовольствием затянулся, пуская тонкие
кольца дыма.
Младший тем временем бережно завернул рыбные стейки с
нарезанными овощами в фольгу и покорно передал аппетитно пахнущий
пряными приправами свёрток старшему.
Тот спешно бросил на землю окурок, притоптал его для верности,
пнул носком в костёр и принял протянутый свёрток с едой.
– Негоже такую красоту окурками засорять, – пробормотал он,
отточенными движениями заправского повара-походника отправляя рыбу
на решётку. – Да и, по чесноку говоря, не следовало разводить тут
костёр. Портить такой чудесный лесной и озёрный воздух этой
гадостью. Ладно, зальём всё водой, когда приготовим. Будем
надеяться, что вонь выветрится достаточно быстро.
