Около двух лет назад
*Карина*
С каким–то злорадным кайфом громлю к чертям собачьим обстановку
в квартире подруги. Теперь уже бывшей подруги. Действую не
задумываясь, словно на адреналиновом допинге. Ничего не чувствую,
ни о чем не думаю, как робот. Беру одну тарелку и кидаю ее в стену,
затем хватаю следующую, и та повторяет участь предыдущей – звонко,
с эффектом опадая на пол мелкими осколками. И так до последнего
красиво бьющегося столового прибора. А они стоят и смотрят.
Мой муж и моя лучшая подруга. Просто стоят и просто
смотрят.
“Почему они меня не останавливают?” — мелькает мысль и пропадает
вместе с очередной посудиной, опавшей фарфоровой крошкой. Да и
плевать мне на это. Во мне сейчас проснулась дремлющая, до этого
момента, где–то глубоко внутри меня, решительная воительница.
Эмоции хлещут через край, и я боюсь в них захлебнуться, но
продолжаю свою маленькую месть.
Пусть так, пусть пострадает только обстановка, которую мой
«ненаглядный» вполне в состоянии заменить на новую. Будет Светке
чем заняться, пока я буду оформлять развод и передавать ей своего
мужика в полное и без ограниченное пользование.
Я не хочу прощать. Я не желаю больше быть обманутой.
— Карина, — летит в спину оклик Аркадия, — я тебя никогда не
любил, — вбивает он последний гвоздь в крышку гроба, хоронящего мою
наивную душу, — можешь подавать на развод, я все подпишу.
Вздрагиваю от звонкой пощечины злобной судьбы. Сказка про
Золушку – всего лишь сказка.
Не оборачиваясь, ухожу, переступив через гору битого фарфора и
стекла, оставляя их в этих осколках, так символично напоминающих
мою рухнувшую, словно карточный домик, идеально построенную
семейную жизнь.
Запал моей воинственности иссекает спустя время. А когда я
оказываюсь стоящей на тротуаре, в потоке спешащих по домам людей –
одна, под моросящим дождем и без зонта, – с грустью понимаю, что
прошла пару кварталов, даже не замечая изменений в погоде. Мелкие
капли сизой пеленой окружают меня, словно пряча от посторонних,
смывая горечь разочарования, смешиваются со слезами, струящимися по
щекам.
Машина осталась на парковке около Светкиного дома и возвращаться
за ней у меня нет никакого желания. Обнимаю себя за плечи, пытаясь
прогнать озноб и, заметив небольшую кофейню, делаю шаг в ее теплое
нутро.
Здесь пахнет терпким кофе и сладкой выпечкой. Шумит детвора и
шушукаются влюбленные парочки. Здесь по–домашнему уютно и до слез
сентиментально.
Пробежавшись глазами по залу, нахожу самый отдаленный и самый
незаметный одинокий и пустой столик. Киваю официанту и направляюсь
к найденному местечку. Расторопный парнишка, видимо студент, в
форменной рубашке, темных брюках и повязанном на бердах переднике
темно–синего цвета с логотипом данного заведения, шустро принимает
у меня заказ и также оперативно его приносит.
Расставив на стол все тарелочки, чашечки, блюдца и пожелав мне
приятного аппетита, Артем (так значилось на его бейдже) спешно
удаляется. Я же, взяв в руки пузатый фарфоровый чайник, наливаю в
кружку зеленого чая с мятой. Обнимаю чашку двумя ладонями и замираю
на мгновение, вдыхая нежное переплетение ароматов, и пытаюсь
согреться.
За окном все еще сыплет нудный дождь нагоняя хандру. И робкие
слезинки горечи скатываются по моим щекам, падая хрустальными
капельками на клетчатую скатерть. Первые глотки чая становятся
солоноватыми на вкус, и я заедаю их сладким тирамису. Он, словно
волшебная пилюля, разгоняет на время грусть и вычеркивает из памяти
недавние события.
Я наслаждаюсь десертами. Изучаю через окно вечернюю жизнь города
и старательно прогоняю прочь горькие мысли и чувства. О том, как
буду жить дальше, я подумаю завтра.
Сейчас же мне и без того больно вычеркивать из жизни годы, как
мне казалось, счастливого замужества. Но строить его дальше на лжи
и недоверии я не желаю. В его взгляде не было сожаления, он не
спешил извиниться или что–то объяснить, видимо для него это норма.
А ведь именно такой поворот мне предрекали многие…
