От долгого ожидания моё тело словно налилось свинцом, и вот
теперь пружина спускового крючка сорвалась, выплёскивая наружу весь
мой справедливый гнев, накопленный в течение года. Сложнее всего
мне было дождаться этого момента сидя в кустах в полной темноте и
позволить ему совершить всё это. Я знаю, что с моей стороны в
отношении жертвы это жестоко. Но мне было нужно убедиться во всём
этом самому.
Всего несколько кошачьих шагов совершённых молниеносно и вот моё
тело, словно сжатая пружина разворачивается, совершив
предварительно замах, и наносит удар. Справа налево, от всей
пролетарской души в область виска насильника, который в этот самый
момент уже душил свою жертву.
Ровно так же, год назад этот потерявший берега чиновник задушил
в этом же парке мою дочь. Потом были суды, нервы, бесконечная
бюрократия и тупая боль бессилия. Продажные адвокаты отмазали его,
а весомые доказательства таинственным образом пропали. После этого
во мне что-то безвозвратно умерло и я сам не желая того превратился
в машину правосудия. Нет не по закону, а по справедливости. Ведь
если в этом мире не останется справедливости, то зачем ему тогда
быть вообще?
Я изучил все его повадки, внимательно читая каждый его посты в
социальных сетях. Я знал о нём практически все, твёрдо веря в то,
что рано или поздно он опять выйдет на охоту. Так и произошло.
Старая увесистая палка в коре, найденная мною незадолго до этого
момента, разлетелась на части от удара об его голову. Я специально
не брал с собой ничего, что могло быть истолковано его адвокатами
как оружие нападения. Их продажные способы перевернуть всё с ног на
голову я изучил хорошо. И мне не нужна была его смерть, она всё
равно ничего бы уже не изменила. Тут всё дело в справедливости –
преступник должен получить достойное наказания.
Насильник (Леонид Борисович), потеряв сознание, ткнулся лбом в
лицо своей жертвы и его руки, сжимавшие её горло, обмякли. В
отблеске лунного света я разглядел на его виске стекающую струйку
крови. Девчонка, хрипло вдохнула воздух и тут же закашлялась,
приходя в себя. Я упёрся ногой в плечо туши чиновника и столкнул её
в сторону, дав девочке возможность выбраться из-под неё.
– Я не смог уберечь свою дочь, – глухо произнёс я, отбросив в
сторону обломок палки, что держал в руке, – Но я хотя бы спасу
жизнь тебе, девочка.
Не стоит осуждать её за то, что она тут же убежала, куда глаза
глядят. Она находится в шоковом состоянии, и я очень надеюсь на то,
что всё это она забудет в скором времени, словно кошмарный сон. А
чего я и ожидал от неё? Благодарности? В данный момент я для неё
такой же зверь, как и тот, который её только что душил. И это
стопроцентная, правда. В моих глазах сейчас нет ничего
человеческого кроме безумия и праведного гнева. Зато там точно
должна быть справедливость.
Туша чиновника зашевелилась, подтягивая под себя колени и
приподнимаясь на локти. Живучий гад! И голова у него словно
дубовая, нормальный человек на его месте лежал бы до утра здесь в
отключке.
Леонид Борисович, помотав головой, уставился на меня,
разглядывая, кто это перед ним стоит в свете луны.
– Узнал? – мой голос сейчас походил больше на утробное
шипение.
– Кто ты? – без особого интереса спросил он, усевшись на свой
толстый зад и размазывая рукой кровь, стекающую с виска по
щеке.
Моя реакция была вполне предсказуемой: я ожидал каплю раскаяния,
а получил грубость, и поэтому моя нога справедливо ударила его по
наглой физиономии. Удар получился несколько смазанным, но и этого
вполне хватило для продолжения адекватного диалога.
Туша опрокинулась в зад себя, упав на спину, надсадно захрипев.
Вот она справедливость – вот она. Уже давно за полночь и в парке
возле придорожного кафе, в котором он благодушно спаивал свою
будущую жертву нет ни души. Нам никто не помешает теперь поговорить
по душам.
