На часах пять утра, скоро откроется метро и Андрею пора домой –
ему еще Алису поднимать и отправлять в школу, да и самому
переодеться не мешает – в зеленой футбольной форме на работу точно
не пойдешь. Иду его провожать, и мы выбегаем из подъезда в
предрассветную прохладу.
Тут зябко, как по команде дружно вдыхаем холодный воздух:
- Хэ… Фу-у-ух.
Андрюшкина одежка до конца еще не высохла и ему приходится
мерзнуть в футболке, влажных брюках и куртке. Взявшись за руки,
спускаемся по ступенькам подъезда, и я снова повисаю у него на шее
- целоваться, целоваться и целоваться: этот процесс, думаю, нам
теперь не надоест никогда… Андрей, глядя на меня блестящими
глазами, сетует:
- Быстро ночь промчалась…
Счастливо соглашаюсь:
- И у меня ни в одном глазу!
- Так спать не хочется.
Положив руки ему на плечи, уютно устраиваюсь в объятиях и смеюсь
как дурочка – мне ужасно хорошо и радостно. Мы вместе и больше ни о
чем не хочется думать. Калугин вдруг серьезнеет:
- Слушай!
- Что?
- Я поговорю сегодня с Наташей.
- Ты уверен?
- На все сто! Я ей объясню, и я думаю, она все поймет.
Я просто уверена, что теперь все изменится, все будет
по-другому. Главное – мы с Андреем любим друг друга, остальное
как-нибудь приложится. Сморщив нос, отмахиваюсь ладошкой:
- Поговоришь - не поговоришь, бог с ним.
Андрей смотрит на меня, не отрываясь, будто не может
наглядеться, и тяжело дышит, готовый снова впиться в меня губами.
Невообразимо приятно… Он повторяет:
- Я серьезно.
- Андрей, я все поняла. Делай, как считаешь нужным.
Ты мужчина и я тебе доверяю. Потому, что люблю. Мы снова
самозабвенно целуемся. Где-то неподалеку машина дает звуковой
сигнал, кошусь в ту сторону и вдруг вижу, идущих вдалеке по
тротуару, Егорова с Анькой. Полундра на палубе!
- Оу… Наумыч! Наумыч! Я думаю, время за угол!
Андрей кидается прятаться за дом, а я судорожно махаю руками,
изображая физкультурные упражнения на пленэре: прыжки и бег на
месте, повороты корпусом, согнув локти у пояса, приседания и
прочее, и прочее. Стараюсь вовсю, пока за спиной не раздается
Сомовское:
- О!
Тут же разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и радостно
приветствую:
- У-у-у… Какие люди!
Егоров на удивление бодр:
- Доброе утро.
Прикидываюсь чайницей:
- Доброе... А где это вы так долго?
- От Пушкинской пешком…. Хотелось посмотреть на город не из окна
автомобиля.
Это одиннадцать километров досюда, до Ломоносовского проспекта,
два с половиной часа пехом, если не торопясь. Молодец Анечка,
постаралась для подруги. Издаю одобрительный рык:
- О-о-о…
И продолжаю спортивно махать руками вверх-вниз, косясь на угол
дома. Сомова кивает, глядя на мой небывалый физкультурный
подъем:
- Как ты?
- Я?…Ну…, кто-то гуляет, кто-то бегает.
Наумыч меня поддерживает:
- Вот молодец, молодец. С утра зарядку!… Я, как-нибудь,
тоже.
Он отворачивается, качая уважительно головой. Но Анька, не очень
впечатлившись моим здоровым образом жизни, рассказывает про их
нездоровый:
– Ну, а мы, подзарядились, так сказать, коктейлями.
- Да?
Сомова смотрит на часы и потом оглядывается на своего
кавалера:
- И думаю, что уже спать.
Продолжая пребывать в радостном возбуждении, приобнимаю
подругу:
- Ну, так в чем проблема? Пойдем, я тебе быстренько завтрак
приготовлю и в люлю.
Ночной донжуан Егоров огорченно тянет:
- Так что, мне уже пора?
Обе смотрим на него – вот неугомонный. Анечка даже проявляет
заботу:
- Слушай, а как же ты на работу то пойдешь? Ты же всю ночь не
спал?
Она сочувственно смотрит на Егорова, а я вот так не могу - сияю
как начищенный самовар, или скорее скороварка, и изменить моего
радужного настроения, кажется, не может ни что. Шеф храбрится:
- Не спал и не жалею! А с работой я сам разберусь… Понятно?
